– Оль, не надо. Не рассказывай, ну его. Ты прости меня за любопытство. Только расстроила тебя…
– Успокойся, все нормально. Это бабская привычка лить слезы, природой так заложено. А рассказывать я буду. Надо ж выговориться раз начала. В те дни моей беременности я чувствовала себя счастливейшей женщиной. Он тоже, казалось, был счастлив. Я была на четвертом месяце, когда поехала делать очередное узи. Мне сказали, что будет мальчик, и я сразу решила, что его мы назовем Ванькой. Полная впечатлений и радости я спешила домой. А собиралась я до этого заехать к матери и остаться у нее до вечера, но передумала и решила ехать домой, чтобы приготовить праздничный ужин. В общем, обсмотрелась мелодрам заграничных дура. Короче, приезжаю я домой, открываю дверь. Захожу в комнату, музыка на всю катушку, на столе кофейник, две чашки и дымящаяся сигарета, а на моей постели, на моей, понимаешь, этот козел с моей лучшей подругой занимаются трахом. Ты можешь представить мое состояние, лучше не представляй. Это был шок, это было прямое попадание в мое сердце, душу и так далее… Я была убита. Состояние оцепенения сменилось бешенством, я не знаю, как, но этот журнальный столик вместе с кофейником и чашками мановением руки и с такой силой был запущен в этих гадов, что их вопль заглушил даже грохочущую музыку. Они ошалевшие от боли и от моего появления, бегали по квартире в поисках своих вещей. Мое последнее слово, перед тем как я потеряла сознание, было, … ну, в общем, очень нехорошее слово. Пришла в себя я в больнице. Угроза выкидыша. Три дня боролись за сохранение малыша, но я его потеряла. Потрясение и резкое поднятие тяжести убило моего ребенка. Моего мальчика убили эти предатели. Ты можешь себе представить эти сволочи жили у меня за спиной своей жизнью, они были любовниками, а я идиотка носилась с ними, как с самыми родными мне людьми. Я доверяла этой крысе, она была моей отдушиной, она знала все мои проблемы, я ей жаловалась на Кирилла и просила совета. А они смеялись надо мной и любились в моей постели.
– Хватит, Оля. Тебе больно это рассказывать. Не надо.
– Лера, мне уже давно не больно. С тех пор прошло достаточно лет, чтобы прорвало и зажило. Мне они теперь уж абсолютно безразличны, это на их совести. Только убитого ребенка я им никогда не прощу. Пусть живут и ждут, когда наступит им расплата за погубленное дитя.
– Они, наверное, и сами уже поняли, что сделали нехорошо и раскаиваются.
– Ладно,