Хочу домой
Хочу туда, где «плохо жили»,
Где в хлебном очередь была,
Где о зарплатах не тужили,
Где жизнь, вообще, была светла.
Когда на каждом перекрестке
Я газировки выпить мог,
И, перепачкавшись в известке,
По стройкам бегал со всех ног.
Туда, где мы карбид взрывали
На недостроенной стене,
И пахли новые сандали
Уверенностью в каждом дне.
Не в детство я хочу, ребята,
Не надо воздух сотрясать,
Я лишь хочу, чтобы изъята
Была привычка всё марать.
Хочу я, чтобы вольный воздух
На улице вновь стал лучист,
Чтоб снова был в почете конюх,
И агроном, и тракторист.
Хочу, чтоб каждая девчонка
Вновь в «классики» могла скакать,
И чтобы голос ее звонко
Вновь лился, я хочу опять.
Чтоб мальчик мальчиком рождался,
Солдатом снова стать мечтал,
Чтоб он за правду смело дрался
И в драке этой побеждал.
Чтоб снова старость уважали,
А молодым открыт был путь,
И женщин чтобы провожали,
Хоть и не страшно им ничуть.
Хочу, чтобы ковал и сеял
И возродился вновь Союз,
А над Союзом гордо реял
Флаг красный как бесценный груз!
Хочу, чтоб в вечер деревенский
Скользила б нотами гармонь…
Я не хочу в уют шенгенский,
Обратно я хочу. Домой.
Новосибирск-1 (разница во времени с Москвой – плюс три часа)
Включились требуемые в таких случаях световые информационные табло, многоголосо клацнули замки пряжек привязных ремней, экипаж приступил к снижению, и лайнер как бы замер, зависнув на глиссаде. Безупречно коснувшись земли и выбросив из-под многоатмосферных колес шасси снопы дыма от всегда неожиданного соприкосновения с аэродромным бетоном, «Ил» побежал по полосе. Пилоты переложили реверс, наполнив окружающий нас ставший привычным за время монотонного полета тихий мир гулом и вибрацией, и наш небесный корабль, пробыв, сколько положено, в режиме торможения, подрулил к месту стоянки и застыл гигантским неподвижным металлическим орлом напротив типового фасада с надписью «Новосибирск».
Столица Сибири встретила нас сгущающейся тьмой и прокуренными залами аэропорта, в который нас всех выпроводили, пока наш самолет заправлялся и немножко отдыхал. Здание аэровокзала так и осталось для нас непознанным, поскольку