– Слушай мне пора, – оборвал я поток его воспоминаний. – Не подскажешь, как до Гавена лучше добраться.
– Та вон топик летит. Ныряй. Ну, давай, не пропадай! Заглядывай на Хрустали, проведай малую родину. Пока!
Топик действительно летел и минут через пятнадцать я уже нежился на прохладных простынях.
***
5. Шторм.
Порыв ветра зашвырнул в открытое окно пригоршню высохших лепестков и заколыхал шторами. Это означало, что пора вставать. Я помчался на кухню и через минуту воздух в комнате наполнился щелканьем разбитых яиц, ароматом пригорающего масла, жареных помидоров и укропа. В кружке темнел круто заваренный чай.
Нервно перебирая мелкими листьями, заволновались акации, покачнулись их белые гроздья. К дыму кухни примешивался запах отцветающих мандаринов. Кто-то из соседей выставил на подоконник кадку с экзотическим цитрусовым деревцем.
Под потолком от проникнувших в комнату солнечных лучей зажглась отключенная старая люстра. Ее подвески были сделаны из полупрозрачного, дымчатого стекла. По вытертым обоям забегали зайчики, отскакивая от кривых оконных рам. Ветер раздувал кремовые занавески, играл тюлью, и люстра поблескивала, как богемский хрусталь, отражая живой утренний свет.
На новом месте работы мне очень понравилось. Ленивые плотники приходили часам, к десяти и сразу садились завтракать. До обеда они обычно успевали сколотить одну секцию лесов, а потом снова кушали и погружались в золотой сон сиесты. Часам к трем рабочие начинали постепенно исчезать. Их ежедневная трудовая вахта больше походила на итальянскую забастовку.
Я знал, что храм, который предстоит реставрировать, не принадлежит церковной администрации. Здание было закреплено за местным управлением культуры. По счастью храмовники не успели наложить на помещение свою жадную лапу. И все-таки я опасался, что придется общаться с попами, выслушивать их елейные, лицемерные проповеди и смотреть в их алчные, сальные глазенки. Однако, обошлось. Иногда с инспекцией приезжала все та же усталая женщина из «Управления охраны объектов культурного наследия». По счастью, долго она не задерживалась. Часам к четырем я обыкновенно бывал уже свободен. Иногда я просто показывался на работе для галочки, договаривался с бригадиром, что он меня прикроет и исчезал с самого утра. После этого я мчался в Казачку к деду Игнату. Там я рыбалил с его лодки, а когда у деда было время и настроение, он потихоньку учил меня парусному делу. Я начал с грехом пополам управляться с такелажем и уже отличал грот от стакселя. В качестве гонорара деду Игнату, я оставлял возле ветхого эллинга, в полости старой морской мины бутылку красной «Мадейры».
Темный берег с рыжими проплешинами песчаника. Над ним утесы с прозеленью мха. Море накатывается на пляж и шуршит галькой. Волны сияют на солнце и пестрят всеми спектрами ультрамарина. Возле берега, они под цвет прибрежному камню – серые,