Как я вообще стал священником? Воспоминания подобного рода неизменно пробуждают во мне тягу к сентиментальности изложения, рождая уродливые тяжеловесные конструкции и устаревший стиль письма, коим уже никто в здравом уме и не пользуется, прошу простить великодушно – это данность ушедшей эпохе и ничего более. Мир с каждой секундой становится проще, он требует от нас внятности, глагольности вместо описаний, экономии чужого времени, сосредоточенности и компактности. Мысль не должна растекаться по древу, читатель ждёт от текста сжатый концентрат, но тут я пас. Кто не выдержит – увольте от своего присутствия. Уповаю на то, что записки сии не представляют ни для кого никакой ценности и интереса и не будут являться предметом для подробного всестороннего изучения. Мне лишь хочется, это прерогатива осознанной неизбежной кончины, парить по небесам своей памяти, прыгая с одного облачка на другое, и воображать себя древним ископателем истины, аргонавтом, архаичным охотником за словом. Прекрасно понимаю, что так уж нынче никто не выражается, да и я сам в обычной, не книжной жизни, так не выражаюсь, уж поверьте, но тот мрак, что остался в далёком прошлом (а таком уж и далёком?) непременно сеет в моём сердце тревогу, каждый божий раз по новой, когда я возвращаюсь к анализу былого и своих помыслов, и уста мои, а за ними и пальцы, отбивающие похоронную дробь на покалеченной клавиатуре ноутбука или треснутом экране планшета, помимо моей воли складывают песнь по ушедшему в архитектонику бесструктурного театрального действа, вдавленного то в эпистолярность жанра, то в подобие стариковских заметок на полях, искажённая мемуарность которых всегда под вопросом: а было ли это или мне просто так казалось? Что ж, бросаю на суд немногочисленной общественности свой громоздкий синтаксис и витиеватую сумбурную речь, ибо только так и могу поведать о себе, об Артуре, который пишет сейчас всё это под покровом ночи, зарывшись в колючий плед воспоминаний, предпочитая оказаться в тихой гавани, на островке спокойствия, где водная гладь ласкает его берега, а на самом деле находясь в мире, где реклама – это основной вид коммуникации между индивидами, а статусы в социальных сетях заменяют нам нравственность.
Сколько себя помню, я всегда отличался от других людей. Ещё в детстве, а потом укрепившись в этом и в юности, я видел внутри себя только лишь мрак, отчаяние и безысходность. Во мне напрочь отсутствовала так называемая воля к жизни. И лишь где-то там, на задворках сознания рос её слабенький хилый росток, заставлявший меня дышать, принимать пищу, двигаться и испражняться, не позволявший мне окончательно скатиться в тартарары беспросветного уныния и угрюмой обречённости. Я рос смышленым малым, много читал, познавая окружающий мир через увеличительное стекло книжных сентенций и неизменных истин великих мира сего. Я был влюблён в туманное прошлое, славное и не�