– Молодые люди, коктейли заберите! – громко крикнула из-за стойки барменша.
Вадим принёс два высоких бокала, а Настя продолжила рассказывать:
– И, знаешь, мне тогда ведь казалось, что каждый раз в этой очереди мамка стояла не за апельсинами… А за… Я же тогда совсем маленькой была… Думала, что есть такое место, где всем раздают радости. Но их так мало, что на всех не хватает…
Чарышев восторженно посмотрел на Настю. В ней было что-то очень притягательное и родное. Хотелось прикасаться к ней и нежно гладить. Нравилось смотреть в её огромные, тёмные глаза. А её чуть приоткрытые, мягкие, влажные губы напоминали ему омытую летним дождём тёмно-красную черешню из его детства. Переспевшую, с насыщенным пьянящим вкусом. Раскусишь такую ягоду, и на язык брызжет, заливает его сладкий, терпкий сок.
Кожа у Насти была тонкая и нежная. Настолько нежная и утончённая, что кое-где под ней просматривались голубенькие прожилки. Он дотронулся до её руки и сразу почувствовал, как трепетное тепло разлилось по всему телу.
Ему захотелось поцеловать её. При всех. И он поцеловал. А она смотрела на него в ласковом смущении. И на её щеках проступили умилительные ямочки. А внутри у обоих – восторженный взлёт чувств.
Вадим даже не мог представить, что таким может быть прикосновение счастья. Наверное, и природа точно так же будоражится буйным, прекрасным вихрем, когда сквозь стужу неожиданно прорывается весна. И мир тут же наполняется теплом и солнечными брызгами. Невзрачные почки взрываются восторгом чудесного цветения. А из поднебесья доносится тихая, чуть слышная музыка блаженства.
– Это тебе! – сказал Вадим, неожиданно доставая из-за пазухи смешного игрушечного медвежонка. – С днём рождения, Настя!
– Спасибо! – она обрадовано взяла маленького косолапика, прижала к себе, и тот вдруг неожиданно «запел»:
Happy birthday to you
Happy birthday to you…
Настя была переполнена счастьем. Она улыбалась и ласково гладила медвежонка:
– Мишутка хороший… Ты у меня теперь будешь жить. И я тебя никому не дам обидеть. Никому-никому, – и в её глазах появились слезы. – Глупая, да? – спросила она, смущаясь.
– Не-е-ет… Слушай, а ты мне в Америку письмо напишешь? – спросил радостный Вадим.
– Напишу. Конечно! Конечно, напишу! И ждать тебя буду. Обязательно.
А потом они пошли кататься на трамвае. От Сокола разъезжали в разные стороны. Настя убеждала Вадима, что это «самый живой из всех городских транспортов». И каждый трамвай, по её мнению, разговаривает с пассажирами. Только язык у него особенный. Вадим игриво соглашался с ней и пытался разобраться с трамвайным диалектом. И каждому звуку приписывал своё значение. В ответ трамвай радостно повизгивал на поворотах. Ворчливо зудел на остановках. Шикал, закрывая двери. Сипел при торможении. И громко угукал от восторга, задорно отбивая чечётку на рельсах. И затем мчался во весь дух на длинных прямых.
А