Вот влипли. Тут Беркшир с грустью обронил пару слов про не совсем законные свои делишки имевшие место пару недель назад – студенты из братских стран приторговывали всякой мелочью, а Беркшир оттачивая свое экономическое чутье как-то в этом участвовал… Тут еще я Бледа вспомнил – он тоже не слишком с законом в ладах живет. Правда Беркширу не сказал, слово есть слово. Выходило со всех сторон, что сидеть нам надо тихо и молчать в тряпочку.
Толку от нашей активности Поросьяну все равно не будет, скорей даже вред. Но товарища в беде кидать тоже не дело. Хотя, если подумать, ничего страшного с Поросьяном не случится: побеседуют, повоспитывают, на карандаш возьмут, да и отпустят. В крайнем случае, из института попрут. Мы до магазина прошлись за беседой, и даже до закрытия успели. Но заходить не стали – слишком муторно было на душе. Так и разошлись по домам ничего не решив кроме исконного нашего: «Утро вечера мудренее…»
Утро настало в пол второго ночи – правда, я еще не спал, думал думу и мыслил мысли, пытаясь поймать ускользающую в хаос и бессистемность нить хоть какой-то логики поступков. Своих поступков, разумеется. В трубке оказался сильно нетрезвый Поросьян, требующий немедленной аудиенции у подъезда. Не буду отрицать, что менее чем через десять минут я прибыл на место – Поросьян решительно ходил взад и вперед слегка покачиваясь и спотыкаясь на разворотах. Откуда-то из темноты доносился приближающиеся знакомые шаги – стало быть Беркшир тоже получил приглашение.
– Поросьян! – Беркшир первым завладел пропащим и прижал к груди, – Мы тут чего только не передумали!
Я присоединился к дуэту ни о чем не спрашивая: в конце концов, главное, что мы снова вместе, а остальное выясним потом. Тем более, как выяснилось из первых же слов Поросьяна, никто и никуда его не забирал. Мы с Беркширом облегченно вздохнули, но тут же слово в слово вопросили: «А что же тогда случилось, что ты пропал на сутки с лишним?»
– Да все нормально! – тронутый нашим беспокойством Поросьян дрогнул голосом и почти прослезился, – Я же говорил, что иду на встречу в узком, очень узком кругу. На благо нашего общего, – он подозрительно огляделся – нет ли вокруг посторонних, – именно общего и весьма важного дела.
Мы дошли до ближайшей лавки и сели, иначе все внимание Поросьяна уходило на поддержание равновесия, а нам хотелось подробного рассказа. С легким шуршанием, не слышным обычно за шумом дневной суеты, падали с деревьев листья – кто-то удивительно красиво сказал про это: «…сколько листьев, чтоб выжить, платят зиме деревья?…» Пахло сырой землей и прелью, ночной воздух был прохладен и чист, как вода лесного ручья, далекие фонари раздвигали локтями света вязкую толпу темноты… Мы были абсолютно одни в этом огромном спящем мире, не считая случайной темной фигуры такого же как мы полуночника нетвердой походкой проследовавшей в неопределенном направлении. И даже не слишком внятный рассказ Поросьяна не мог нарушить очарования этой ночи.
А