Так, в хуторе Яблочково, на пути 100-й дивизии, перед отступлением фашисты уничтожили 381 колхозный двор. В городе Короча гитлеровцы заживо сожгли более 300-от пленных наших солдат и командиров. В селе Луговое эсэсовцы согнали две тысячи жителей на площадь и, при помощи натасканных на людей овчарок и автоматных очередей, допытывались, где партизаны. Но так и не добившись ничего, они расстреляли каждого пятого жителя…
Однако, этот зверский метод не оправдал надежд нацистов. Становясь очевидцами жутких картин, оставляемых после себя фашистами, наши воины с ещё большей, многократной ненавистью обрушивались на заклятого врага.
* * *
– Ишь ты-ы! Мундирной силы-то сколь понагнали! Мать моя – курица! – желтоглазый Федорчук, глядя на нескончаемый железный поток войск, кашлянул скрипуче и, топыря губы, не без ехидства, воткнул: – Видали какие? Новёхонькие полки, цивильные, мать их ети…Усё с иголочки, усё блестить…Того и гляди сороки уташ-шуть…
– Так точно, нарядные! Ни дать, ни взять кавалеры… – отозвался суетливо и радостно, стоявший тут же, рядом у красноталового плетня, Черёмушкин. Совестливо сбивая пилоткой въевшуюся пыль с порыжелых погон, восхищённо добавил: – Ну, прям, как на параде, товарищи, а?
– Хм, так-то шо ж не воевать? Тэк до Берлину аршинь, ни язв, ни мозолей на мослах не натрёшь. А покрутились бы оне, як поросячий хвост, в таких передрягах, як мы, хлопцы!.. Под Чижовкой, – у долине Смерти, мамку-то их взашей, через ситцевый подол…Це было б да-а! У самых, значить, зубьях…фашистской холеры…Сразу б полиняли женихи. Верно, хлопцы? – Пётр Федорчук, ища поддержки у других, зыркнул по сторонам.
– И то, правда, конца краю не видно! – раздались возбуждённые голоса вдоль плетня.
– Это ж, сколько стволов к Сталинграду пр-рёт? Как есть вся Россия.
– Ширче бери – Союз! – присвистнул кто-то из пулемётчиков.
– Да уж, рог к рогу, – матюгнулся в опалённый карниз усов Федорчук, – гонють, як скот на бойню. Ужо будет дело.
– Не каркай, Петро! Чай не чужие, свои идут лихо ломать. А дело будет…Но и нас, и тебя – оно не забудет…Писарь даве из штабу шепнул: дескать фрицев под по Сталинградом, как блох на собаке. Видимо – не видимо!
– Ага-а… – с язвительным