Ты дала его. Неизвестно, как
и в какую форму зальют металл —
только мой прибыток, избыток весь,
пентаграмму жизни, бумажный тлен
с драгоценной нэцкэ уравновесь,
остальной сортамент бери взамен.
Святки
Шесть часов у сна, у тишины,
льна и накрахмаленного ситца.
Снег упал. И, снова прощены,
к небу в гости можем попроситься.
А не то – плениться январём,
причаститься этой ночи ранней,
во дворе, под сонным фонарём,
нагрести блескучих острых граней
и потом от крохотных кресал
зажигать рождественские свечи.
…Эту ночь вчера живописал,
а сегодня – чаянная встреча.
Тише… тише… гаснут голоса,
остывают лампочки и строчки,
снежный свет скользит по волосам,
отменив пустые заморочки,
и рекламы клёкот чумовой,
и дверных электроканареек…
А в прогалах туч над головой
всё сильнее звёзды январеют.
Понтийские фрагменты
День шестой
Мир уже создан: врезаны в зыби кряжи и мысы,
плавают тучи, резвые рыбы… Только измыслен —
он уже дышит, свеж и огромен.
Пляжа на грани
мускулов пенных злыми буграми море играет.
Людное место здесь, под неслабо греющим солнцем!
Не утерпела б, не обошла бы кисть барбизонца
гладких девчонок, лакомых женщин, прочей массовки —
всех, кто издревле небу обещан, с Лика срисован.
Экипировка – три лоскута и пара тесёмок!..
Татуировка – узел хвоста лихого бесёнка.
И – пропадаешь ни за полушку: дремлющий с виду,
млеешь, прохвачен с пят до макушки знойным либидо,
линией бёдер – той, волоокой, медноволосой…
…Лупит о берег, в надолбы, блоки, скалы, откосы,
и забулдыгой, шарящим слепо дырку в заборе,
пробует прочность каменной лепки Чёрное море.
Шваркает гулко, шаркает глухо, ломит солому,
лепит стотонные оплеухи в цепь волноломов.
Возгласы чаек и человеков. Ветер и воля!..
запах самшита и чебурека, йода и соли.
Мир – населён, и он веселится плотским весельем,
семенем жизни, как чечевицей, густо засеян.
Близок венец трудов эпохальных – sanday и sontag[5].
Так что и мы теперь отдыхаем, с Понтом – под зо́нтом!..
День седьмой
Я ступаю по хрусткой гальке. Галька взъерошена
шестибалльным вчерашним штормом. Волн кучеря.
Хризолитов и халцедонов светят горошины,
припасённые посейдоновым дочерям.
Завиток рапана разбитого ал и ярок.
Тёмной зелени томность. Есть на что поглазеть!
Молодой аквилон пасёт тонкорунных ярок
и полощет душу в индиго и бирюзе.
«Коля с Людой здесь были» – гласит граффити наскальное.
Мира вам, соплеменники! Здравствуй,