что сей париж не стоил люминала,
но бразильянка юная его
кофейными ногами не сжимала.
И к нашим девам он недоприник,
не надышался миром и сандалом,
хотя, конечно, слышал женский крик
не только в кульминации скандала.
Как уверяют древние китайцы,
он мог копать – а мог и не копать:
узоры папиллярные на пальцах
и так сулили масло. Он кропать
умел разнообразные поделки —
весёлое лихое ремесло! —
когда строка летела лёгкой белкой,
а из глагола дерево росло.
Он верил, как велел его устав.
Каноны оставляя без присмотра,
не знал ни ритуала, ни поста,
но мог и голодать недели по́ три.
Он не любил брехливую печать.
Ему уздечки были не по сердцу,
но как-то умудрялся сочетать
черты космополита и имперца.
Он люто ненавидел термин «жрать» —
сырую нефть, надежду, судьбы, баксы,
где власть лежит на всём кислотной кляксой,
подшипники истачивает ржа,
и где из глины в про́клятом гробу
опять встаёт неистребимый Голем…
Как часто он благодарил судьбу,
что не стрелял и слать на смерть не волен.
А что любил? Любил дрова колоть,
чтоб звук был полон. Утреннее солнце
и лунный перламутровый ломоть.
Грозу и снег. Живые волоконца,
протянутые в завтра. Трель щегла,
Тынянова и горные поляны,
и женщину, которая могла
умножить звук и смысл – и быть желанной.
И были дети. Многого хотел —
но в лучшей теме он не разобрался.
Он не доделал половины дел,
но в половине случаев старался…
И вот, кроя к жилетке рукава,
разглядывая сброшенную кожу,
он знал, что долг придётся отдавать,
не здесь, так позже.
Дракон на поводке
Нэцке
Неукротимость Сатаны
и смерть, играющая в жмурки,
узлом зловещим сплетены
в дракона бронзовой фигурке.
Один бросок – и ты погиб!
Не обмануть грозящей пасти.
Но гребня бешеный изгиб
смирён ошейником шипастым.
Точна причудливая лепка,
и завершённость темы в том,
что жуткий зверь своим хвостом
себя за шею держит крепко…
Выгул
Жара над городом висит,
и солнце – мутной кляксой.
По-над обочиной трусит
дракон размером с таксу.
Какой скандал, какой загул
довел его до точки?..
Наверно, чижика сглотнул
заместо царской дочки.
Суров кармический закон
в далеком прошлом драмы,
а наш классический дракон —
на поводке у дамы.
Язык закинут за плечо
тоскливо и устало,
и синеватый дым течёт
из