Татьяна Ивановна, пока могла ходить, исправно навещала нас в этот день. Устраивалась на кушетке, поджав под себя больные ноги.
Она проживет девяносто пять лет, в восемьдесят девять напишет вторую часть воспоминаний «Долгое будущее». Поразительно, она мало изменилась с того времени, как отец писал ее портрет. Журналист Феликс Медведев представлял ее на вечерах перестроечного «Огонька», и она почти три часа рассказывала о своей жизни и пела романсы. И это после Воркуты, пересыльных лагерей, и – совсем невероятное – работы ассенизатором в загадочном «лагерном совхозе». Осужденная по 58-ой статье, никого не назвала, не предала, одна виновата. В чем? А в том, что родом из дворян, что были когда-то институт благородных девиц в Екатеринославе, и первое замужество в Америке, а второе – в Париже… А еще и языки: английский, французский, испанский (жила некоторое время в Испании), и Лоуренса переводила, и с Сименоном зналась. Как же не впаять «срок»?
В маленькой квартирке, где Татьяна Ивановна жила в восьмидесятые годы, ухаживали за ней, по-прежнему магнетически притягательной, Нелли Тиллиб, человек невероятной доброты и душевной щедрости, и еще разные «приходящие» знакомые. Татьяна Ивановна ко всем обращалась «друг мой», и в самом деле все вокруг чувствовали себя ее друзьями.
Сестры Наппельбаум
У знаменитого петербургского фотографа Моисея Наппельбаума были четыре дочери и сын, трое из дочерей, Ида, Фредерика и Лиля писали стихи. Ольга Моисеевна Грудцова стала литературоведом. Все сестры боготворили Николая Степановича Гумилева, старшие, Ида и Фредерика, были его ученицами, посещали поэтические понедельники в «Доме искусств»,
С тремя из сестер я встречалась, с каждой по отдельности. Друг с другом и с братом Львом, насколько мне известно, виделись не часто. Ближе всех, и в самом прямом смысле, в одном доме, я оказалась с Ольгой Моисеевной, часто навещала ее, пила чай на крохотной кухоньке. Выкурив обязательную сигарету, Ольга Моисеевна приглашала в свою единственную комнату, служившую гостиной и спальней.
Я познакомилась с двумя ее приятельницами: они были очень разными: Майя Луговская, вдова поэта, броская, эффектная, в длинном и черном, – и рано постаревшая, тяжело больная, но резкая, неподатливая Анастасия Павловна Потоцкая, вдова Михоэлса. На стене висел портрет Грудцовой в красном, один из ее портретов, написанных моим отцом. Она и на седьмом десятке была красива, белое каре волос, четкий профиль, нос с горбинкой, как у боготворимой Анны Андреевны. Мне известно, что Грудцова автор книги об Александре Беке и очерковых записок о Сергее Наровчатове, что пять лет она работала личным