Я доумывался и вышел на кухню. Бежать на голодный желудок не хотелось. Занялся приготовлением завтрака. По-быстрому. Яичница с зеленью, беконом и тертым сыром показалась подходящим вариантом. И свежезаваренный кофе вдогонку… Ну, а мысли в голове томились на слабом огне уже сами по себе, в своем собственном соку.
На чем бишь я остановился? Куда делись друзья?
… Надо прежде обжарить бекон. Слегка. И, главное, бесшумно…
А вообще… Были у меня друзья? Детсад оставим. Не будем ворошить темное прошлое. Одноклассники? Никто из тех, с кем я зажигал в школе, в Москву не перебрался. Или за бугор свалили, или в родном городе осели.
…Мелко нарезать укроп, кинзу и зеленый лук, еле слышно водя ножом по деревянной доске, и туда же, на сковородку…
Сокурсники? Почти, как и однокашники. Кроме Натана, все мужики за рубежом, девушки замужем. Одна из них за мной.
…И залить все это двумя взбитыми яйцами, посыпав сверху тертым сыром пармезан. Тьфу, дьявол! Обязательно снять стружку с указательного пальца…
И вот, слизывая капельку крови, смотрю я, как дышит на сковородке бело-желто-зеленая масса с кусочками бекона, как стружки сыра плавятся, теряя свои строгие формы, и вижу в этом свое отражение. Скорее даже отражение своей сути. Что, спрашивается, меня в этом не устраивает? Бесформенное все и беспорядочное. Пыхтит чего-то там внутри! Кумекает. Никак не разродится. Нет чтоб взорваться вулканом и устряпать все стены… Неопрятно? Зато от души!
…Но пахнет, однако, отменно.
– Милый, а что это ты тут устроил? Это же форменное издевательство, – я не слышал, как Милена вошла в кухню, – разве можно спать, когда тебя атакуют такие запахи? Это форменное фуд-порно! Никакой поэзии, утонченности… Грубо, как в казарме. Видели бы это мои подписчики, бежали бы от меня без оглядки! Быстро мне тарелку и кусок черного хлеба. Надо заметать следы преступного обращения с продуктами. Срочно!
И моя жена, как была в халатике на голое тело, так и уселась за стол, сорвав все мои планы. А их было громадье! Как минимум два! Позавтракать и сбежать. Ладно, сбежать теперь не получится. Все равно это было бессмысленно. Но завтрак! Я не рассчитывал на двоих! Тут и одному-то было в обрез. А моя супруга обладала очень хорошим аппетитом. Так что я остался без еды. Бутерброд и кофе, вот мой удел.
– Я, оказывается, бешено проголодалась во сне, – призналась Милена и принялась уминать за обе щеки то, что предназначалось одному мне. Больше она не произнесла ни звука, кроме причмокиваний. Разговаривать не позволялось, а вот смаковать, причмокивая, – сколько угодно. Так выражалась высшая степень наслаждения едой. Пока она ела, я тоже мог молчать, оттягивая признание. Мог использовать предоставленное мне время, чтобы наиболее точно сформулировать покаянную речь. Дабы не сразу лишиться головы, ну, или тех частей тела, которые моя Милена пожелает отсечь.
Я смотрел, как мой завтрак тает прямо на глазах. Это были какие-то омлетные