Я же, вернувшись из похода на Шаман-гору, немедленно отправился в старый чулан искать тетрадь с описанием путешествия Евгения в двухтысячные годы. Не могло того быть, чтобы он не оставил письменного свидетельства своих похождений. И я не ошибся. Я обнаружил даже не одну, а две затерявшиеся тетради. В одной говорилось о путешествии в двухтысячный год, а во второй о том, как он попал в кровавое пекло Великой Отечественной войны. Вот ею я и продолжу свои рассказы о моём друге. Замечу, что провидение не зря укрыло эту тетрадь от моих глаз, потому что на внутренней стороне обложки стояла надпись: «Прошу тебя, хорошенько подумай, прежде чем сделать эти записи достоянием общественности. Мне кажется, что, прочитав их, люди станут думать, что всё, что я писал до этого, выдумка. Уж слишком невероятными оказались мои приключения в тех временах». Почитав написанное, я понял, почему Евгений ни в одной из тетрадей не упоминал об этом путешествии.
Особо нетерпеливый читатель может спросить меня, почему я публикую Женькины истории в час по чайной ложке, если у меня есть все тетради? Никакой тайны в этом нет. Всё до банального просто – в двадцать первом веке в бывшей стране победившего социализма литература стала изгоем. По воле временщиков, перехвативших штурвал управления, самая читающая в мире страна стала самой нечитающей. А во времена, когда ориентиры на вечные ценности поменялись и во главу угла встал золотой телец, сложно рассказывать о добре и зле, не боясь показаться смешным! Литература стала насквозь коммерческой, воспевающей то, что у порядочных людей считалось пошлым и низким. Вот поэтому я выдаю истории мелкими порциями. Но я оптимист и верю, что наш народ мудрее. И навязанные ему ложные ценности займут своё место там, где полагается – на свалке. А пока я, не торопясь, рассказываю вам о любви и ненависти, верности долгу и дружбе и о малоизвестных страницах истории нашей Родины.
Как говорят мудрые люди, Родину и родителей не выбирают. Моя мама выражалась проще – «где родился, там и пригодился». По сути, все мы пришли в этот мир, чтобы когда-нибудь умереть. Что скажем мы на прощание, отправляясь в «страну вечной охоты», тем, кто остаётся на земле вместо нас? Проходя мимо наших могил, вздохнут ли потомки с грустным сожалением или презрительно усмехнутся? На эти вопросы нам отвечать своими делами и поступками.
Глава 1.
ПО ПОЛЮ ТАНКИ ГРОХОТАЛИ
– Куда же ты прёшь, мать твою в растудыт!
Я чувствительно ударился головой о металлическую штуковину и, глядя на блестящие в полутьме зубы матерщинника, тоже захотел выразиться по матушке. И было отчего. Оказаться внутри настоящего ада дело вовсе не радостное.
– Старшина, ты что примёрз? Снаряд! – услышал я тот же голос понял, что это ко мне.
Руки привычно нащупали холодный металл и, прихлопнув ладонью по капсюльной части гильзы, ловко послали её в казённую часть орудия. Лязгнул, запирая ствол, замок.
– Порядок, командир! – крикнул я, радуясь, что всё получилось.
– Короткая! – рявкнул, продолжая сверкать зубами, тот, кого я назвал командиром.
Танк, и ничто иное, теперь я в этом ни капельки не сомневался, резко качнулся вперёд, и, обиженно заскрежетав гусеницами, встал словно вкопанный.
– Выстрел! – прокомментировал свои действия приникший к прицелу командир.
Гулко ухнуло. Преодолевая сопротивление откатника, ствол отъехал назад и, выбросив дымящуюся гильзу, вернулся в исходное положение.
– Откат нормальный! – доложил я сиплым от пороховых газов голосом.
Машина, взревев мотором, дёрнулась и устремилась дальше.
– Ага! – торжествующе закричал командир. – Привет фрицевой матери!
По его реакции я понял, что мы в кого-то или во что- то попали, и, посылая в ствол очередной снаряд, начал осмысливать происходящее. Я вспомнил события, которые привели меня в башню идущего в атаку танка.
«Пора бы уже привыкнуть, – философски заметил внутренний голос. – Вечно тебя тянет чёрт знает куда».
В то время как руки делали привычное солдатское дело, я вспоминал, что после возвращения со сталинских строек коммунизма в своё время я долго находился не в своей тарелке. Ребята воспринимали моё состояние по- разному. Колодяжный Валера, с которым мы сошлись ближе всех, ободряюще хлопал меня по плечу и сочувствующим тоном интересовался:
– Что не высыпаешься? Круги под глазами появились, да и морщины стали видны.
Серёга Нестеренко откровенно усмехался и намекал, что чрезмерная прыть сведёт особо рьяных самцов в могилу. Я же понимал, что начинаю раздваиваться. Во снах я вместе с переселенцами сплавлялся по Амуру и, подняв на руки Луизу, бросался в набегавшие волны Тихого океана. Мчался по пылающему Николаевску-на-Амуре и брёл по осенней тайге к сокровищам чжурчжэней.
Я понимал, что жить по-прежнему уже не смогу, и мой взгляд всё чаще останавливался на продолжавшем шагать в вечность каменном исполине. Моя судьба