Старушка одобрительно и беззубо смеётся. Её дыхание слабое, едва заметное, а смех – хрупкий, как тонкий лёд.
– Спасибо, внучка. Ты… Это… На учёте не состоишь?
Зимой даже в разгар дня чуть-чуть вечер. Впрочем, не так уж безжизненно сер позднезимний двор. Тополя уже почти очнулись ото сна, уже почти дышат. Уже почти слышен их аромат. Их – и бензина.
В разгар дня и зимою может почудиться весна.
– До свиданья, бабушка. Пришли.
– Прощай, внучка.
Я снова одна.
Я довольна собой.
И всё же грустно почему-то.
Вздох накапливается в душе, выдохом вырывается из груди. И клубы пара колышутся на холодном ветру, точь-в-точь как с песней, которую я только что пыталась изобразить.
«Прощай». Почему – «прощай»?
Поднимаю глаза, нахожу своё окно.
Встречаюсь с пристальным взглядом кошки.
Смотрю в её понимающие глаза.
За хлебом
К любому выходу из дома готовлюсь тщательно. Стараюсь стать почти красивой, почти уверить себя в этом. Даже если выхожу рано утром и только для того, чтобы посетить булочную.
Между тем, времени на булочную очень мало – минут десять – поэтому из подъезда вылетаю, без преувеличения, на всех парах.
И тут же озадаченно останавливаюсь.
Розовощёкий мальчуган лет пяти, экипированный по последнему слову науки и техники. В занесённой над головой руке его – обломок кирпича, в прицеле – котёнок.
– Постой, малыш! – вскрикиваю я. – Постой!
Провожу с ним воспитательную работу. Объясняю, взываю. Чуть нудновато, конечно, но как уж получается. Котёнка, на всякий случай, уношу с собой.
Сосед с первого этажа навстречу. Дверь его квартиры, пожалуй, единственная в нашем подъезде, не обита. А из окна – с пыльными свинцовыми стёклами – постоянно доносятся визгливые женские причитания-нарекания. Сплошным потоком, без пауз. Редко-редко и голос хозяина вступает контрапунктом. Убитый, робко оправдывающийся, будто музыкант, игнорируемый дирижёром.
Опустив глаза, сосед пытается пройти мимо, не замечая меня.
Знает, что я знаю… Э, нет!
– Здравствуйте! – говорю ему с лёгким поклоном. – Здравствуйте! – называю по имени и отчеству (отчество специально выяснила). Улыбаюсь приветливо. – Денёк-то, – говорю, – денёк!
– Да-да! – он, кажется, даже выпрямился, приободрился. Кивнул. Мол, денёк и впрямь…
Очень довольная этим, спешу дальше.
Не без вежливого, хотя и холодноватого кивка дефилирую мимо круглогодично озабоченной молодой четы. Подобно двум трудолюбивым муравьям – а вернее сказать, скарабеям – круглогодично снуют они от подъезда к багажнику своего «Жигулёнка». Из багажника в подъезд полную чем-то плетёную корзинку тащат, из подъезда в багажник – с виду тяжёлый ящик. И всё повторяется сначала, но наоборот.