***
Как-то летом, на прогулке в выходной, я и Дюна проходили мимо кафе, на открытой террасе которого, обвитой по периметру диким виноградом, гулял народ. Летними выходными там постоянно отмечались свадьбы или юбилеи.
Играла громкая заводная музыка, и ее ноты стремительно полнили округу, разлетаясь, как саранча. Они вырывались из кафе, неся с собой радужные чувства празднующих, общечеловеческое счастье бытия и награждали ими всякого встречного, слуха которого касались.
Настроение поднимал и периодически вклинивающийся в музыку торжественный и трубный голос мужчины-тамады, а также безудержный хохот, его сопровождающий.
Будучи подобием громового эха, одновременно говор тамады обладал мягкостью звучания и смешливыми нотками. Тамада балагурил по поводу и без, доводя веселящихся до состояния праздничного угара, а общий настрой безудержной радости − до точки кипения.
Все вкупе вызывало ощущение праздника у всякого непричастного к празднику существа.
Дюна не стала исключением. У кафе она подобралась на ножках, вытянула вверх шею, изогнула свое саблевидное правило серпом и, воздев его белый кончик к небу, стала проделывать то, чего я никогда не наблюдал у псовых.
Дюна сменила свою прогулочную семенящую рысь на рысь высокую и собранную, которая состояла из небольшого продвижения вперед с подскоком, а в подскоке − с моментом зависания. Темп хортой резко замедлился. Зрение стало отчетливо фиксировать попеременную работу пар ее ног, расположенных по диагонали. Она двигалась рывками, но энергия этого движения была направлена не столько вперед, сколько вверх. Предплечья поднимались до горизонтали. Задние ноги сильно сгибались и “шагали” высоко вознесенными. Создавалось впечатление, что хортая то и дело подлетает над землей и на какие-то мгновения остается зависшей в воздухе, который ее держит. Выглядело это восхитительно: эффектно, торжественно, парадно.
Хортая двигалась конской поступью!
Она исполняла пассаж!!!
Я не сводил с Дюны глаз, любуясь чарующим зрелищем − грациозным и величавым, − а сам думал: ” Так слаженно, так эфирно человек перемещаться не может − куда ему!”
Не переставая мастерски подражать изысканного вида конской поступи, который являлся элементом высшей школы верховой езды, девочка улыбалась приоткрытой пастью, а в ее взгляде была нежность.
С этой нежностью она устремляла его куда-то далеко вперед, но я понимал, что далеко назад: хортая была поглощена дорогими для нее воспоминаниями. Она находилась в милом ее сердцу прошлом.
Я стал раздумывать, каким оно могло быть, и не заметил, как покинул реальность.
***
Я был весь в своих мыслях, и в них мне привиделось большое застолье на частном подворье. Повсюду яркой листвой зеленели уже отцветшие плодовые деревья, а у забора богато цвела белая сирень.
Под длинные переборы баяниста, за нескончаемым столом, заставленным