На работу ходили каждый день, строили свинарник, обед привозили в термосах, в камеры возвращались вечером. От губы до свинарника километра полтора ходу, по дороге на обочинах, высматривали окурки, чтобы курева хватило на целый день. Прибыв на место работ, я и Женька, как все арестованные, брали носилки на двоих и две лопаты, потом шли к куче щебня, загружали носилки и несли щебень с лопатами к фундаменту будущего свинарника, метров пятьдесят. Высыпав щебень, мы снова шли на погрузку.
Конвойный рядовой Копейкин охранял нас, не выпуская автомата из рук. Я думаю, что ему нравилась его служба, усевшись на ржавую бочку, он прислонялся спиной к стене сарая для инвентаря и курил. Таким образом, он мог видеть всю технологическую цепочку процесса строительства свинарника. Дирижёр нашего оркестра следил за темпом исполнения симфонии, все части которой были, почему-то, аллегро.
Каждые пять минут к нему подбегал кто-нибудь из арестованных, и, вытянувшись в струну, чтобы не получить отказ на свою просьбу, говорил: «Товарищ рядовой, разрешите обратиться?» Вяло и снисходительно Копейкин отвечал: «Ну, обращайся» или «Ну, чё?». Следующий вопрос не был загадкой ни для кого из оппонентов: «Разрешите отлучиться по малой нужде?». Опа! Опоньки! Полученное разрешение давало преимущество для просителя перед остальными строителями. Конечно, это хоть маленькая, но свобода и передышка. Во вторых, за кучей щебня была яма для отправления естественных надобностей, она была не видна Копейкину. Над ямой нависала доска, пройдя по которой, и примостившись на её краю, человек действительно мог справить нужду, но не в этом фокус. А фокус заключался в том, что на этой доске, в самом её начале, как вечный огонь, негасимо, весь день, тлел чей-то безымянный окурок, который можно и нужно было покурить, чтобы оставить следующему арестованному. Если окурок прогорал или оказался слишком мал, тогда нужно было от него прикурить свой окурок, курнуть и оставить другим.
–Губы жжёт, и носу жарко, а хабарик выбросить жалко! – улыбаясь, говорили строители свинарника, если случалось передать окурок из рук в руки.
Работа на свинарнике выматывала, утром пятого дня на построении старшина гауптвахты обратился к арестованным с вопросом, есть ли, мол, желающие помочь одному офицеру по хозяйству. Люди смекалистые, да с воображением романтическим, можно сказать какими мы с Женькой как раз и были, нарисовали в своей голове самые чудные картины той самой помощи одному офицеру по хозяйству. В моей голове мелькнул сад с розами, красавица жена того офицера, что сейчас на службе. Прежде чем вынести нам с Женькой кувшин молока и чашки, она долго приглядывалась к нам из-за занавески, она думала, что мы её не увидим, а мы с Женькой только о ней и говорили, ну, не о розах, которые мы подрезали нам говорить, ну, в самом деле… Одновременно, я и Женя сделали