Мизгирь в очередной раз покачал головой. Точно, дитя малое. Да даже дитя не стыдится естественных людских надобностей. Мизгирю до этого было любопытно, как же малец с ними обходится, а теперь всё стало ясно.
– Удобно придумано, – сдержанно проронил он. Ему не хотелось смущать парнишку ещё сильнее.
Ступени стали совсем уж крутыми и даже скользкими, а свет в стенах теперь едва мерцал. Приходилось идти медленнее, внимательно глядя под ноги. И наконец, миновав последнюю ступеньку, они вошли под гулкие каменные своды подземелья, пропахшего плесенью.
– Я сюда часто хожу, – дрожащим полушёпотом сообщил Мизгирю Ивашка, по-прежнему крепко сжимая его пальцы. – Всякий раз жду, что дверь…
Он вдруг осёкся и застыл на месте как вкопанный.
– Дверь… – пробормотал он едва слышно и тут же во весь голос ликующе закричал: – Дверь! Дверь! Смотри! Она опять здесь! Её не было… все эти годы! – он возбуждённо обернулся к Мизгирю.
Теперь и тот увидел прямо перед собой тёмный, темнее стен, прямоугольник, из-под краёв которого сочилось всё то же странное зеленоватое сияние, какое они только что видели на лестнице.
– Это ты… это потому, что ты со мной… – прошептал Ивашка. Его била крупная дрожь, глаза блестели, переполнившись слезами, и вдруг он порывисто поднёс руку Мизгиря к губам и поцеловал.
Опомнившись, тот отдёрнул руку и даже спрятал за спину.
– Спятил? Я тебе что, святой, что ли? – проворчал он, смущённый донельзя. – Глянь лучше, что там написано, на двери на этой.
– «Старуха», – прочёл Ивашка, подойдя вплотную и водя пальцем по незнакомым Мизгирю буквам. – Это бабушка!
В голосе его смешались восторг и испуг, но он не трогался с места.
– Ты же хотел выйти, – удивлённо поторопил его Мизгирь. – Открывай.
Он и сам чувствовал то же, что и парнишка – страх и ликующее возбуждение при виде чудесного, непознанного, неизвестного ему. Он невольно опустил ладонь на серебряную рукоять револьвера за поясом, и это привычное движение вдруг всколыхнуло в глубине его души какие-то смутные воспоминания.
Башня.
Дверь.
Башня.
Дверь.
Ивашка тем временем изо всех сил толкнул дверь обеими руками. Та протяжно заскрипела, поворачиваясь на проржавевших петлях, но подалась настолько, чтобы в образовавшуюся щель смог протиснуться не только хрупкий Ивашка, но и Мизгирь.
* * *
Теперь они стояли в деревенском подполе вместо каменного подземелья башни. Мизгирь машинально обернулся – никакой двери за спиной уже и в помине не было. Только потемневшие от времени дощатые стены. Но пол не земляной – сквозь щели в нём что-то виднелось.
«Избушка… на птичьих лапах», – вспомнил он рассказ Ивашки. А тот уже карабкался по деревянным ступеням, пока не упёрся тонкими руками в крышку погреба. Мизгирь, во мгновение ока очутившись рядом с ним, тоже поднатужился, толкая разбухшую крышку вверх.
И она подалась,