Его напарники моментально исчезли из квартиры.
Баринов нетерпеливо кивнул и мне:
– Ну, что стоишь? И ты давай в машину.
– Вам нельзя меня брать, ты же знаешь.
– А мы тебя в машине запрём. Отработаем вызов и сюда вернёмся. Этот… – Баринов мотнул головой в сторону кикиморы, – … в наручниках и ссаных штанах из квартиры никуда не денется.
– Давай, я лучше здесь останусь. На всякий случай.
Баринов на несколько секунд задумался.
– Ладно, оставайся, – решил он. – С руками за спиной он будет вести себя хорошо… Правда, Корышев?
Кикимора покосился на нас и, не открывая рта, утвердительно угукнул.
Я пошла за Бариновым в прихожую.
– Ты повнимательнее с ним, – серьёзно сказал Димка, выходя из квартиры. – Так-то он в нашей конторе на хорошем счету, но сейчас он зол, оскорблён и унижен, поэтому лучше к нему близко не подходи. Не рискуй. Дождись нас. Я ещё по пути с Карпенко поговорю, расскажу всё, как есть, посмотрим, затеет он расследование по форме или скажет нам Корышеву извинения принести…
– И если извинения?
Баринов оглянулся, уже спускаясь с лестницы:
– Тогда извинимся. А душу из него потом всё-таки вытрясем. Я ж его насквозь вижу: он что-то знает, но не хочет говорить.
Я захлопнула дверь и вернулась в комнату. Корышев сидел на прежнем месте у стены, и его несильно, но заметно потрясывало.
Увидев меня, он демонстративно отвернулся.
Я села на диван, вынула телефон, набрала Макса. «Аппарат абонента выключен…»
Что же с тобой случилось, Максюша?
Я редко так его вслух называю, и только наедине. Он всегда напускает на себя такой суровый вид, и это с ласковым именем совсем не вяжется.
Когда ввели закон о поднадзорных группах, выяснилось, что я, так мечтавшая быть официально зачисленной в дружину, должна забыть об этом раз и навсегда. Всего лишь потому, что я дочь кикиморы. Поняв, что за мной теперь будут постоянно наблюдать, что надо мной будут стоять опекуны и держать свечку надзиратели, я была в отчаянии. Спасибо Карпенко, тогда он ещё отнёсся ко мне если не как к дочери полка, то как к сестре дружины, то есть, как к одной из них. И надзирателя выделил самого образцового, как он сказал. Я плохо знала Максима Серова: только в лицо да по имени, невозможно же завести приятельские отношения со всеми дружинниками сразу. Известно про него было только то, что он унылый педант и кикимор ненавидит. Так что, представив себе угрюмую физиономию своего надзирателя, я поблагодарила судьбу за то, что плановые визиты по графику полагаются всего раз в две недели, и это можно пережить.
И началась моя жизнь в качестве поднадзорной. Максим приходил точно по графику. Был вежлив, вопросы задавал только предусмотренные инструкцией, подсовывал лист посещений на подпись, произносил все необходимые напутственные слова и исчезал. «Я занимаюсь с тобой ерундой», – сказал он мне как-то с досадой. – «Это такой бредовый закон! Ясно же, что ККМР к генетике никакого отношения не имеет».