Мы проходим на кухню, но похлопотать у печи мне не дают: инквизитор усаживает меня в кресло, укутывает пледом и уже через несколько минут я наблюдаю, как мужчина ставит воду и засыпает в маленький чайник заварку.
– Отдыхай, – бросает он через плечо на мою неловкую попытку встать.
Обернувшись к окну, я вижу на подоконнике забытую книгу. Осторожно переворачиваю страницу и застываю, наткнувшись на слово “дело”. Шестеренки мыслей начинают вращаться в другом направлении и вот я уже вся в рабочей рутине.
– Как ты понял, что дела сфабрикованы?
– Запах, – его спина на миг каменеет и инквизитор возвращается к ополаскиванию чашек, – собственно, как и ты.
– Я ещё почерк заметила, – каюсь я, наблюдая, как ловко двигается мужчина, – степени выраженности эмоций позже прописывают. Через день или два, как улягутся. Возможно, у нас было иначе, но у нас дела общие.
– Вот как? – он отставляет чашку и все же оборачивается. Его взгляд окидывает мое закутанное в плед тело и я внезапно чувствую себя голой.
– Именно. Эмоции ты описываешь другому дознавателю, устно. После подтверждения инквизиции второй дознаватель вносит их в дело. А у вас?
– С бюрократией было полегче. Да и вообще… – он молчит, будто хочет задержать слова в себе, но в итоге не выдерживает, – как-то у вас здесь все мудрено.
– Ты что, только это понял?
– Коллеги уже просветили…
Ну да, как и по поводу Тревора.
– … но степень запущенности осознал лишь сегодня.
Я улыбаюсь, глядя, как Риндан сервирует стол к чаепитию.
– У нас пустоши Шарры просто близко. Вот они и перестраховываются.
– Боятся повторения?
– Вряд ли оно возможно, – я хмыкаю и все-таки отбрасываю плед, – столько времени прошло…
Максвелл не отвечает – лишь подвигает мне чашку, плошку с медом и некоторое время мы пьем чай молча. Но потом он все же нарушает тишину:
– Я сейчас ненадолго отъеду.
– Куда? – изумленно гляжу я на него, а затем на часы, – уже поздно!
– На работу. Наш разговор натолкнул меня на кое-какие мысли, – он глядит на меня и хитро улыбается, поймав вопрос на подлете, – расскажу, как вернусь.
Я киваю, вновь прячась за чашку. Действительно, какое мне дело до его планов?
Риндан уходит, когда часы показывают одиннадцать. Я провожаю инквизитора и, захлопнув за ним дверь, долго стою в коридоре, пытаясь разобраться с обуявшими меня чувствами.
Мне нравится Максвелл, в этом нет сомнений. Мне приятны его забота, осторожное обращение – как с хрупкой вазой. Мне даже разговоры с ним приятны, в том числе и на рабочую тему.
Осознав, что до истины сегодня не дойду, я набрасываю на плечи шаль и возвращаюсь на кухню. Чашки с недопитым чаем стоят на столе. Я долго кручу в руках чашку Риндана, будто надеюсь выхватить из обрывков разрозненных эмоций на кухне что-то важное. Но мне не удается – букет приятен,