Но они ходили, и это было очень кстати. И трое суток, как ни долог показался этот срок Рыжову, прошли довольно… цивилизовано. Правда Самохина иногда рычала, что это «буржуйство, и даже хуже – купечество», а иногда и самому Рыжову становилось невмоготу… Но он держался, потому, что был командиром всей этой странной группы людей, и не пристало ему-то ругаться.
А интеллигент Раздвигин был почти умиротворен. Рыжов заметил за ним эту особенность еще в Омске, инженер умел себя занять, на этот раз он принялся читать. Он где-то выудил двухтомник Плеханова и мусолил его, лишь изредка поглядывая в конец книги, чтобы прочитать какие-то комментарии, некоторые из которых были вообще написаны по-немецки. Странная книга, странно изданная, но раз Плеханов считался одним из основателей новой Советской державы, протестовать против этого было бы глупо, вот Рыжов и не возражал, крепился.
Чтение Раздвигина раздражало Рыжова еще и тем, что он время от времени обращался к Борсиной, которая держалась отдельно от остальных, на особицу, но когда инженер ее о чем-либо спрашивал, охотно переводила и немецкие слова, и даже какие-то французские. Вечером они разговаривали о том, что Раздвигин недопонял, или неправильно понял, по мнению Борсиной. Оказалась, что вся эта философская премудрость была бывшей приближенной ко двору мистичке отлично знакома, она даже некоторые положения Плеханова критиковала, ссылаясь на таких заумных философов, что Рыжов только головой крутил – это надо же столько узнать, чтобы потом в мистику удариться?!
И как-то само собой выяснилось, что Борсина книг в целом не любит, она их назвала «гробами слов», и тогда на нее попробовал ополчиться Раздвигин, но спора не вышло. Борсина скуксилась, потому что Раздвигин, единственный ее друг в этой компании, оказался склонен спорить. А этого она не умела и не хотела. Как выкуп за вновь обретенное хорошее отношение, которое ей, оказывается, было нужно, она вдруг стала читать стихи на немецком и французском. И ее мерные, незнакомо звучащие фразы неожиданно покорили даже Самохину. Она-то иногда покрикивала на обоих – инженера и мистичку, чтобы они говорили по-русски, а тут вдруг заслушалась. И Рыжов непонятным образом проникся и заслушался этими четкими, чеканными ритмами слов, складывающихся в непонятный узор, причем ему пару раз даже показалось, что он что-то понимает. И ведь ни черта не понимал, а вот показалось… В общем, Борсина читала хорошо, только русских стихов она не хотела читать, почему – неизвестно.
На четвертый день у них кончились пайки. А нужно было пересаживаться в Липецке. Пересадку они тоже сделали на редкость быстро, помогло странное умение Раздвигина садиться на поезда,