Посейдон всерьёз подумывал, как бы невзначай опустить один из камней на голову этому зануде, что целый день издевался над ними, однако тот, словно чувствуя надвигавшуюся опасность, всегда вовремя исчезал, бросив напоследок:
– Вот теперь порядок.
А на завтра, обычно ближе к полудню, возле недостроенной стены появлялся сам Лаомедонт с пышной свитой придворных льстецов.
Придирчивый взгляд серых глаз замечал любой изъян, даже незаметный, поверхностный брак. Тут же брови хмурились, подбородок взлетал вверх – царь разговаривал надменно, раздражённо тыкая пухлым пальцем в стену. Никогда он не дал понять, что доволен работой, никогда строители не слышали и слова похвалы.
Кулаки чесались у всех троих, но богам приходилось терпеть: стоило только царю пожаловаться Зевсу, как неизвестно, чем бы это для них закончилось.
Итак, они терпели, бледнея и сдерживаясь, а царь продолжал прогулку вдоль стены.
– Посмотри, до чего он мерзкий. Жирный, как свинья. А как важничает, словно он бог. И что они все так лебезят перед ним? – недовольно ворчал Аполлон, глядя вслед удалявшейся делегации.
– А что им остаётся? Здесь царей не выбирают. Сам знаешь. Да нам-то что. Вот достроим стену, получим деньги – и поминай, как звали.
Посейдон уже карабкался вверх по лесам.
Им оставалось не так уж много. Ещё неделя, другая, а там поможем Эаку и всё. Поэтому он старался сохранить спокойный вид, хотя это было нелегко.
Характер, да и внешний вид царя Лаомедонта, в самом деле, оставляли желать лучшего. Поросячьи глазки на заплывшем жиром лице, тройной подбородок лоснящимися складочками плавно переходил в шею, могучую и красную, словно распухшую от невиданной болезни. На узкий лоб свисали жиденькие пряди жирных волос, касаясь бесцветных бровей, нос расплылся бесформенной массой, губы выпячивались вперёд, надменно изгибаясь всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался потревожить их обладателя – Лаомедонт был заносчив, часто груб, а уж коварен не меньше самих богов.
Однако царь довольно рачительно, а порой и прижимисто распоряжался огромными средствами, что приносила Троя, и это снискало ему славу доброго хозяина, а так как он продолжал политику отца, то и уважение сограждан. В одном троянцы могли быть уверены: их царь беззаветно любит свой город и сделает всё, зависящее для его блага и процветания. К началу строительства стены Лаомедонту минуло сорок лет, а он лишь так недавно оказался у власти: он долго ждал и вот, когда, наконец, обрёл желаемое, у него закружилась голова. Что не могло не сказаться на его характере – как мы увидим впоследствии, это была крайне противоречивая натура.
Но сейчас он просто важничал от сознания того, что сами боги трудятся у него как простые рабы, а он повелевает ими. Это придавало царю значимость в собственных глазах – ах, если бы только все