Чар обзаводился недоброжелателями и даже врагами; правда, он так часто дрался в детстве, что теперь, во взрослости, предпочитал уходить от конфликтов быстро и молча. Но недоброжелатели и враги всё равно почему-то никуда не девались. Впрочем, и досаждали они тоже не особенно.
И Чар с ними жил. Спокойно и только иногда подёргиваясь, как пёс от укусов блох.
Были у него и друзья. Причем, два особенных. Как раз из тех, чью породу некоторые называют друзьями «барными». Пусть от такой дружбы частенько тяжелела голова, но сама она была удобна и легка – даже почти астральна. Самое лучшее в ней было то, что она никогда не выходила за пределы бара. Чар с товарищами не устраивал пикников на природе, не ходил к ним в гости и к себе никого не звал. Короче, глубоко не лез, и к нему глубоко не лезли. Зато все и беспрекословно подчинялись негласному кодексу чести, основным правилом которого значились регулярные встречи раз в три дня в местном пабе. Несмотря ни на что.
Местный подвальный паб был пропитан духом Ирландии или леприконии, и Чар всё никак не мог понять, зачем он такой: настоящего ирландского пива здесь всё равно не разливали. Но заведение было уютным, коричнево-зелёным, на щёчках у девушек-разносчиц в начале вечера можно было разглядеть мушки в виде четырехлистного клевера, а бармен стоял за стойкой в смешном высоком цилиндре с пояском. Но главное – здесь были его друзья.
Сегодня Чар пришёл к ним с тяжёлым сердцем и признался, что вскоре нарушит своё «несмотря ни на что».
– Попал в переплёт, Чар? – добродушно улыбнулся на это его друг по имени Бэк и по фамилии Пэйдж.
Он был не на один год старше Чара, считался в их компании знатоком материи, работал в корпорации, изучающей их написанный автором мир, подсчитывал страницы его существования и любил отпускать вот такие профессиональные, сугубо книжные шуточки.
Чару они иногда даже нравились.
– Я тогда тоже не приду! Я же тут умру без тебя: с этим-то буквоедом, – заявил второй его друг по имени Кими. Без фамилии.
Он был не на один год младше Чара, вместо того, чтобы готовиться к вступительным экзаменам таскался по городу с гитарой за спиной и по-школьному много курил. Чар и Бэк не знали его настоящего имени, но, следуя кодексу барной чести, не лезли. Им хватало этого «Kimi», что было выведено белой текстильной краской на чёрном гитарном чехле. И всё равно оба волновались: кроме них до мальчишки и дела никому не было. «Вот только не надо тут строить из себя, – строго говорил им Кими, едва уловив это беспокойство. – Я же знаю, что по-настоящему нужен только автору». И Бэк Пэйдж тогда снисходительно, но безжалостно ухмылялся. Оттого и заслужил от Кими «буквоеда». Бэк называл себя реалистом и принимал окружающий мир за сумму смыслонесущих символов, Кими же видел в мире автора. Бэк по-научному и по-языковому доказывал ему, что мир – законченная материя, и раз у человека появился читатель, то автор,