Все отчужденно, как будто
Я ни при чем здесь ни капли.
Летом безмолвьем обуто,
Кухня – лишь сцена в спектакле.
В следущем действии топот
Детских сандалий по полу
И по скрипучим ступеням.
Соседский сдержанный шепот:
– Шуму… об эту-то пору, —
И лопухи по коленям.
И доносящийся окрик,
Чуть-чуть истошный, надсадный,
Рассчитан на непослушанье.
Порожек вымытый мокрый,
Ни суеты, ни досады,
Ни цепей обладанья.
«Ветер восточный…»
Ветер восточный
В трубе водосточной
Наспех читает
Мне первоисточник.
Чтеньем такие
Мы с ним занятые,
Что замираем,
Когда запятые.
В новом отрывке
Костры и арыки,
Шепот молитвы,
Проклятия крики.
Что там? Пергамент
Хрустит уголками?
Иль бедуины
Кочуют песками?
Голос высокий,
Пришлый, с востока,
Полузабытой
Речи пророка.
Равенна
Кодируют кладкой кирпичной следы
к мозаике Дантовой немоты.
Я выучил площадь, припомнить в аду,
я мертвой воды насмотрелся в порту,
я был там закован, с Равенной грустил.
И каждый мой грех там меня отпустил
весёлым и молодым.
«Так ты любила меня…»
Так ты любила меня,
так оплела мои ноги,
что бегу от тебя и бегу
и забыть я тебя боюсь.
Ритуал
Тепло уходит из-под одеяла.
Холодный пол, горячий чай, в окно
неяркий свет, колючее сукно.
Врасплох и это утро нас застало.
Но каждое движенье разрушало
молчание. Уже обречено
беспечным гулом улиц стать оно,
бумажным шорохом и скрежетом вокзала.
День проживу, как будто в забытьи,
знакомый ритуал исполню строго.
Вдохну, коснусь, глотну на полпути
тревоги, сплетен, солнечного сока.
Торопит, ждет, но вовсе без предлога
я встану вдруг, очнувшись посреди.
Из «Стихов, записанных утром»
1.
Продлить бы чтение на протяженность дня
от утренней прохлады до вечерней —
вот маленькая тайна бытия.
Когда и я, как царский виночерпий,
мог пригубить до пира, до начала
скрепленья символов и до перемещенья
теней по циферблату. Слишком мало
и так не к месту мое прошенье.
Сместилось солнце вверх, определилась тень,
но я, я буду к этому стремиться,
под спудом ясности хранить преддверья лень.
А там, там как мой царь распорядится.
3.
По черной лестнице добра и зла,
когда все спят, и нет стесненья воле,
и кофеин