Коля Могилевский шёл за пожилым тюремным охранником, у которого на худых ягодицах поблескивала тёмно-синяя ткань брюк галифе, что сохранились у него, видимо, от старой формы работника НКВД. Колю внутренне трясло от страха перед встречей с неизвестными сокамерниками. В КПЗ ему много рассказывали о чудачествах малолетних преступников по отношению к новым узникам. На Колю угнетающе действовала и огромная толщина старой кладки стен, которую он определил по большой глубине проёмов для дверей в камеры. Вот наконец коридорный охранник остановился напротив одной двери, глянул на пластиковую табличку в руке, стёр на ней что-то ластиком и написал карандашом вновь. Потом коридорный сдвинул форменную фуражку с красным околышем на затылок, посмотрел в глазок и крикнул кому-то громко в камеру:
– Ну-ка отойди от двери! Кому я сказал?! – Охранник начал открывать дверь. Засовы шумно звякнули, и после двух оборотов большого ключа в замке, дверь с трудом распахнулась. – Заходи! – опять громко рявкнул рябой худощавый охранник, обильно политый утром после бритья тройным одеколоном, и Коля с тяжёлым тюком матраса едва протиснулся внутрь камеры, больно задев при этом спину о косяк двери. Манера громко выкрикивать команды больше говорила о скрытом страхе охранника, чем о его смелости перед открытой камерой с арестантами. Узники порой нападали на работников тюрьмы и захватывали их в заложники. Это подтвердилось в том, что закрыв дверь за Колей, пожилой служитель тюрьмы тут же открыл кормушку и сказал в камеру:
– Если ещё раз увижу, что загораживаете глазок – в карцер посажу! – Как только кормушка закрылась, кто-то сказал Коле, кого он не видел из-за матраса в руках:
– Бросай сюда. – Коля повернулся чуть боком, чтобы увидеть, куда именно ему предлагают положить вещи. В узкой камере с цементным полом стояло четыре двухъярусные металлические кровати, по две у противоположных стен. Слева у ближайшей к двери шконки на втором ярусе было не занято.