Этот сигнал Филатов присвоил только одному абоненту – Вождю, главе и бессменному лидеру партии, в которой он состоял. Гудок подходил тому наилучшим образом.
Вождь и сам частенько напоминал мчавшийся на всех парах паровоз, перед которым по обе стороны дороги замирает все живое, чтобы не угодить под колеса. Когда Вождь произносил экспромтом на митингах свои длинные речи, Филатову всегда казалось, что стоит только тому взмахнуть рукой – и толпа пойдет за ним, куда бы он ее ни позвал. Однако Вождь никогда никуда ее не звал, все митинги заканчивались чинно и мирно, а наэлектризованная толпа находила выход энергии в выражении любви к Вождю. Он сходил со сцены, все устремлялись к нему, чтобы пожать руку, взять автограф или сфотографироваться. Вождь никому не отказывал в общении: расписывался на проездных в метро, фотографировался в обнимку с молодежью и пожимал руки млеющим от счастья рядовым сторонникам партии. Охрана, конечно, оттирала от него толпу, но как-то не активно, не так, как охрана других политических лидеров. При желании к Вождю всегда можно было прорваться и обратить на себя его внимание.
Филатов не знал больше никого, кто так мастерски выступал бы на митингах. Он видел многих, но все они были лишь бледной тенью Вождя, который мог говорить словно Фидель в его лучшие годы – часами. Вождь рассуждал об известных всем фактах, но его речам внимали, словно откровениям. Глядя на него, Филатов понял, что важно не что говорить, а как говорить. Важна харизма и ощущение внутренней силы оратора. Нужно показать толпе, что ты точно знаешь, что делать и как делать. Никаких сомнений на этот счет у тебя нет и быть не может. Тогда тебя всегда будут принимать словно мессию.
– Новость слышал? – спросил Вождь после приветствия.
– Еще нет, – ответил Филатов, мысленно ругая себя за то, что до сих пор не приобрел привычки слушать радио за завтраком.
На кухне у него имелись и приемник, и телевизор, но включать их никогда не хотелось. Новости за завтраком обладали одной скверной особенностью – начисто отбивали вкус у пищи, и потом нельзя было вспомнить, что ты ел и пил. Более того, уже во время еды становилось непонятно, что ешь. И хорошо бы еще, если бы новости были стоящими, ради которых можно и забыть о еде, так нет же – по большей части это бывала унылая и ничего не значащая лабуда. Нет, не стоило ради них жертвовать восприятием завтрака.
– Слободан Милосович умер! – сообщил Вождь.
Чувствовалось, что он доволен тем, что первым принес эту новость Филатову.
– Как умер? – опешил тот от неожиданности. – Где?
Смерть известных людей поражает всегда, но смерть руководителей государств – нечто особенное. В самом деле, это трудно принять. Только что человек руководил страной и влиял, может быть, на судьбы мира, а тут раз – и преставился, оказался равным простым смертным. Раньше же казалось, что если он и умрет когда-нибудь, то далеко не сейчас,