«Нас с ней оставьте».
Дверь снова закрылась. Всеволод вздохнул.
– Ну, и что мне теперь с тобой делать?
Эржебетт улыбнулась ему заискивающе-обезоруживающей улыбкой. Кивнула то ли своим, то ли его невысказанным мыслям. А может, и его, и своим сразу.
И-эх! Всеволод махнул рукой:
– Давай обустраиваться, что ли…
Он придвинул к неподъемному сундуку у стены тяжелую лавку. Та оказалось почти вровень. Брошенные сверху тюфяк и шкуры вовсе сгладили неровности. Для него самого такое ложе маловато будет, да и не выдержит оно его – разъедется и развалиться. Но для Эржебетт… Всеволод скользнул взглядом по худенькой невысокой фигурке. Для нее сгодиться. Если отроковица свернется калачиком на бочке, так и на одном сундуке поместится. А с лавкой – так и вовсе раздолье будет.
Неплохо, конечно, было бы все это перетащить к его дощатым полатям: ну… чтобы вдвоем, вместе чтобы… Но дубовый, обитый железом сундук оказался слишком тяжел. И к тому же, был вставлен в специальную нишу в полу и стене. Такой не выковырнуть и не дотянуть на другой конец комнаты. Вместе с Сагаадаем и Золтаном еще можно было бы, наверное, попытаться. Но просить соратников обустраивать их совместное с девчонкой-найденышем ложе все же не хотелось. Да и тевтоны, если узнают, не поймут, почему это воевода спит вместе со своим оруженосцем. Эржебетт ведь пока здесь за оруженосца. И бог весть, когда еще выпадет удобный случай поговорить с местным старцем-воеводой о девчонке.
Поразмыслив немного, Всеволод решил подтащить к ложу Эржебетт и стол. Ему, как ни крути, надлежало стоять возле лавки. Так будет куда присесть и где перекусить на скорую руку, чтобы лишний раз не выводить Эржебетт к общему застолью на показ орденским братьям. Или оружие почистить, доспех поправить, одежду починить… Да мало ли дел можно переделать, сидючи по-человечески – на лавке да за столом. А поскольку единственная лавка теперь возле сундука пристроена… В общем, пришлось еще повозиться: дубовый столище оказался тяжеленным, зараза, а из девчонки – какая помощница? Конечно, в одиночку тягал.
Стол встал малость кривовато, но все же кое-как, со скрипом, уместился в простенок за ложем, сооруженным для Эржебетт. Одним краем уперся в сундук – тот аж затрещал, родимый, другим – оцарапал неровную кладку стены.
Ну вот, теперь, можно сказать, и обустроились.
– Значит так… – Всеволод повернулся к девушке. Приказал по-немецки – авось, поймет язык саксов: – Сиди здесь.
А чтоб лучше поняла – хлопнул ладонью по ложу-сундуку. Не удовлетворился. Подвел, усадил.
– Без особой нужды и без моего слова из комнаты не выходи…
Указал на дверь, покачал головой: нет, мол, нельзя.
– … и никого не впускай.
Задвинул засов.
– Открывать будешь только мне.
Ткнул себя в грудь.
– Узнаешь меня просто. Я постучу… Вот так, запоминай…
Стукнул по доскам стола: быстро, три раза. И – снова – себя