– Ада, бросай оружие. Ада, ты должна осознать… Ада, если ты сдашься добровольно…
Знаете, я не маленькая. Четырнадцать не вчера исполнилось. И чтобы понимать, что они врут, не надо быть провидицей. Едкий запах хлорки вызывает головокружение. Незажившие ещё ссадины на спине жгут нестерпимо при каждом резком движении. Свежий порез под локтем кровоточит, и теплые капли стекают к запястью. Больше всего сейчас страшно нажать на курок случайно, из-за трясущихся пальцев. Стрелять хочется. Потому что видеть их страх бесценно.
ЮЮ – у подоконника, на безопасном, как ей кажется, расстоянии. Вечное траурное платье на фоне чисто выбеленной стены. Идеальная мишень. Вспоминаю резкие слова в кабинете. Улыбку в столовой. Подслеповатый взгляд мимо меня. Все посторонние предметы в желтых руках. Нет. ЮЮ, я не стану в вас даже целиться. Перебарывая соблазн, оборачиваюсь к тем двоим, в травянистых форменных рубашках Родительского комитета. Эти примериваются. Готовятся к броску. Так не будет. Не спускать с них глаз. Медленно пятиться. Только бы не наступить случайно на стекло. Надо идти. Бежать. Всë правильно. Всë больно. Всё должно же получиться.
Срабатывает сигнализация. Воздух воет. Воздух звенит и вибрирует. Уши закладывает звук. Ладно. Хотя бы не слышу их. Трещинка в кафеле под большим пальцем ноги. Предательски сильное сердцебиение. Ада, ты сможешь. Ты должна, Ада. Пожалуйста. Дойдешь до леса – уже выиграла. Ада…
Если решиться сейчас потратить патрон, то даже ничего не услышишь. И посторонние именно на выстрел не прибегут. И… ты же давно мечтала об этом. Три человека, которых одинаково ненавидишь. Три шанса попасть. Я вижу, как Голубь загораживает ЮЮ. Пытается закрыть телом. Она подается вперед. Считает, конечно, что ей не нужна защита. Вспоминаю наплывом буро-желтую карандашную пыль на альбомном листе. Голубь. Верный рыцарь или верный пëс ЮЮ. Он всегда будет рядом. Он единственный считает этот оживший механизм слабым. Он спасает, как умеет. Это почему-то вызывает уважение. Математик медленно хромает ко мне, подняв руки. Лаковая перчатка ловит белый искусственный свет плафона. Быстрее он не может идти. Да и никогда не мог, пока я была на ОЛИМПе. Он довольно близко, промахнуться сложно. Губы шевелятся. Что бы он ни говорил – поди разбери. В отдалении – топот. Такой, что слышно поверх сирены. Бегут. Спешат. Патронов шесть. Порядок понятен. Первый – математик, которому можно выпалить в грудь. Прицелиться в голову Голубю, заслоняющему директрису. Напоследок ЮЮ – не попасть бы в очки. И… Я опускаю руку. Я ощущаю, как во мне циркулирует кровь. Я вижу поверх людей расплывающиеся красные и жëлтые пятна. Я думаю: за то время, что удалось протянуть, можно пробраться до ограды. Те, ради кого всё затеяла, уйдут. А эти, на линии выстрела, которые готовы к пуле, могут расслабиться.
НЕТ. Знаете, вы могли делать со мной всякое. Мучить. Ломать. Унижать. Но только я-то другая. И я не хочу вашей боли. Вашей смерти. Потому что даже сейчас помню разное. И хорошее тоже. И мятный леденец, вяжущий рот. И прикосновения к макушке. И день, когда вы отпустили. И… Наступаю на осколок, но успеваю отпрянуть, не дать ему впиться в ногу. На противоположном конце коридора появляются темные силуэты. Сигнализация визжит, отдаваясь эхом по углам. Я разворачиваюсь и бегу. Туда. В черную дыру за дверью. Знаешь, Ада, если ты не хочешь плохого, начни с себя. А я сейчас хочу одного: увидеть деревья леса.
Не сразу понимаю, что именно входит под лопатку. Стены взмывают вверх. В висках звенит и ноет. Щека елозит по холодному и гладкому. Пока ещё что-то видно, пытаюсь перевернуться набок. Медленно немеют руки. На кафеле – кровь из пореза. Черный подол колышется. ЮЮ медленно приближается ко мне. Так, словно идет по воде. Белый свет становится всё ярче и резче. И я боком вкатываюсь в него.
А потом просыпаюсь. Дышу. Кусаю нижнюю губу. Потому что всё было совершенно не так. Проще. Скучнее. Менее драматично. И то, что я помню, лучше исказить. Превратить в эффектную сцену с оружием на белом кафеле. Потому, что я до сих пор не знаю: правильно ли поступила тогда? Потому что это не было красиво. Потому что ОЛИМП до сих пор болит во мне. И я думаю о том, как всë могло произойти. А после вспоминаю, как всë было на самом деле…
Часть первая. У подножия ОЛИМПа
"Моральные патологии типа А2 выявляются обычно у детей и подростков 10 – 14 лет и подлежат при своевременном обнаружении доврачебной корректировке и устранению вне патогенной среды"
Из учебника по дисциплине "Основы теории общественного устройства" для социологических факультетов неспециализированных вузов Равнинного союза
Глава первая
"Я горжусь тем, что мои мама, папа и братик оказались героями Третьего Противостояния. Мы с бабушкой всегда вовремя убираем рядом с ними траву и красим оградку. Я хочу быть похожей на них. Только живой"
Из сочинения "Моя семья" ученицы 3 Г класса лицея "Многопрофильный" города Братьева.
Архивировано