(с) Кларисса Пинкола Эстес
Чем измеряется ненависть и боль? Каков их предел? Сколько может вынести обычный человек? До какого предела можно ненавидеть?
Эти вопросы без ответа убивали, как и все то, что творилось в моей жизни. Будто бы так размеренная жизнь оказалась декорациями к одной лишь сцене, а не ко всему представлению. Помощники все убрали и заменили новыми. Сотканными из ярости и желания сломать меня.
– Чаю налить? – совершенно спокойно, будто бы не насиловал меня несколько минут назад и будто бы не говорил мне омерзительных слов, спрашивает он. Он – это псих, мой дьявол и демон.
Все, что происходит не по согласию души, – насилие.
– Не люблю соленый чай, – сказала, а из глаз снова слезы в чашку.
– Соль можно перебить сахаром. Есть еще мед, конфитюр, варенье.
– Но лучше всего просто сполоснуть чашку и вовсе из нее не пить, – и я не о чае вовсе. Я не смирюсь. Не подчинюсь. Я не сдамся. Не скрою эту соль с горечью пополам сахаром.
Стерла слезы с лица и с вызовом подняла на Левича глаза.
– Твое право, – пожал плечами зверь. – Однако твой путь – путь слабаков. Самый легкий.
Я не ответила, просто продолжила есть. Точнее, пытаться в себя что–то засунуть, потому что есть вообще не хотелось. Однако я понимала, что вчера и так пропустила обед и ужин, а на завтрак перекусывала лишь вафлями и литром кофе.
Дальнейшая трапеза прошла в полном молчании. Я глотала слова, которые вслух сказать опасно, вместе с яичницей, а Павел… А черт его знает. Мне даже страшно представить, о чем думал он. Вряд ли о чем–нибудь хорошем – мерзавцы не умеют.
– Одевайся, – коротко бросил псих, едва я закончила завтракать и бездумно ковырялась вилкой по полупустой тарелке.
– Зачем? – я подняла на него глаза. – Меня устраивает моя одежда.
Хозяин особняка тяжело вздохнул воздух, посмотрел на меня так, что захотелось помолиться. Как минимум о том, чтобы боженька простил и помиловал.
– Я должен тебе отчитываться? – отрывисто выплюнул он, поднимаясь и бросая на стол салфетку. – Я приказываю – ты подчиняешься. Будь готова через полчаса.
– Хозяин решил выгулять игрушку? – не скрывая злости и раздражения поинтересовалась.
– Конечно, – мужчина ухмыльнулся. – Ей же надо хвастаться. А теперь время пошло. Иди.
Мне захотелось расцарапать ему холеное лицо. Впиться в него ногтями и… И еще кричать. Громко, что есть силы. Что я свободная. Что я человек.
Я, вопреки его приказу, продолжала сидеть на стуле и смотрела куда угодно, но не на замершего “хозяина”. А едва краем глаза заметила его приближение, то очень сожалела. Мне кажется, или я сама себе рою могилу?
– Дай угадаю, – сильные пальцы вновь стиснули подбородок, вынуждая смотреть на него, запрокинув голову. – Я тебе неприятен?
Ненависть через канат нашего взгляда снизу вверх идет. Мечтаю отравить тебя ненавистью к себе.
Шторм его глаз вглядывается в опасный штиль моих.
– Я