Заключительное слово Степана репортёр практически стенографирует:
«Прокурор сказал, что на скамье подсудимых сидит группа террористов и их штаб. Хочу сказать, что мы, члены ОУН, не террористы. Деятельность ОУН охватывает все стороны национальной жизни. Об этом мне не дают возможности говорить… Заявляю, что боевая акция – не единственная и главная, но равнозначная с другими видами нашей деятельности… В этом зале при рассмотрении атентатов (покушений), которые совершала Организация, кое-кто мог подумать, что Организация ни во что не ставит человеческую жизнь, даже жизнь своих членов…
Коротко скажу: люди, которые постоянно осознают, что в любое мгновение сами могут погибнуть, больше, чем кто-либо другой, умеют ценить жизнь… ОУН бережно относится к своим членам, но наша идея столь величественна, что когда речь идёт о её воплощении, то не единицы, не сотни, а тысячи жертв необходимы для неё!.. Я прожил почти год под угрозой смертного приговора, и мне хорошо известно, что переживает человек, которому очень скоро предстоит лишиться жизни. Но я ни с чем не могу сравнить те чувства, которые испытывал тогда, когда посылал двух человек на верную гибель – Лемыка и того, кто убил Перацкого…»[9]
Суммарно судьи во Львове и Варшаве приговорили Степана Бандеру к 700 годам заключения, или, иными словами, к десяти пожизненным срокам.
Его тюремные маршруты пролегали от Свенты Кшыж (Святого Креста) под Кельце до Вронок у Познани, пока не завершились в казематах в Бересте, поблизости польско-немецкой границы. Бандера гордился своим геройским поведением за решёткой: «Я провёл 3 голодовки по 9, 13 и 16 дней, одну из них вместе с другими украинскими политическими узниками, а две – индивидуально…»
Тюремное начальство, обеспокоенное поведением своенравного узника, информировало высшие инстанции: «С. Бандера и в тюрьме интересуется деятельностью Организации Украинских Националистов, издаёт организационные директивы… По полученным данным, готовится побег С. Бандеры…»
Но первые попытки организовать побег Проводника были бездарно провалены. Только когда в 1938 году за дело взялись Зенон Коссак и Роман Шухевич, у Бандеры забрезжил слабый лучик надежды.
За 50 тысяч злотых один из тюремщников согласился во время своего ночного дежурства отпереть камеру Бандеры, на шконку (нары) приладить «куклу», а его самого упрятать в кладовой, где обычно хранились вёдра, веники, ветошь и прочая утварь. Из кладовки был скрытый выход на тюремное подворье. Конвоиры менялись каждые два часа: один нёс вахту непосредственно в блоке, второй – во дворе. По плану во время пересменки подкупленный охранник отпирал дверь кладовой, и Бандере оставалось пересечь тёмный двор и перемахнуть через забор, где на воле его должны