Вынесение приговора назначили на 13 января 1936 года, на последний день года по греко-католическому календарю.
С трудом пробившись к телефонному аппарату, корреспондент газеты «Робитнык» («Рабочий») диктовал прямой репортаж в номер с места событий: «С раннего утра Медовую плотно заняла полиция. Через каждые несколько метров – конные и пешие патрули. В засадах – запасные силы. По двору суда тоже прогуливаются патрули. В зале и на ступенях количество полицейских прибавилось. По нескольку раз проверяют пропуска. Говорят, что всем представителям зарубежной, провинциальной и варшавской прессы вряд ли удастся разместиться в просторных ложах, предназначенных для журналистов. В зале, временами пустовавшем во время прений, неимоверное столпотворение. Перед боковым входом ряды дежурных полицейских. Окружённые вдвое увеличенным эскортом идут подсудимые. Они спокойны… Может быть, чуть бледнее лица, может быть, глаза блестят сильнее, но в их движениях нет волнения, которым взбудоражена публика. Проходят долгие минуты. Ожидание тревожит всех нас. Уже после 12 звучат слова приговора…»
Степана Бандеру, Мыколу Лебедя и Ярослава Карпинца суд приговорил к смертной казни. Климишину и Пидгайному присудили пожизненный срок заключения. Гнатковской – 15 лет, Малюце, Мигалю и Качмарскому – по 12. Зарецкую приговорили к 8 годам тюрьмы. А Раку и Чернию дали на год меньше.
Подсудимые выслушали приговор хладнокровно. Показательно спокоен был Бандера. Вместе с Лебедем они громко выкрикнули в зал своё: «Хай живе Украша!» После этого Степана в очередной раз силой заставили покинуть зал суда. Его биограф Петро Бачей позже напишет: «…Чтобы войти в историю национальным героем, отцом украинской государственности, Бандера готов был хоть трижды взойти на эшафот. Эту самую готовность он желал видеть в каждом украинце».
Даже католическая газета «Полония» не удержалась от упрёков в адрес правосудия: «В таких процессах судьи обязаны помнить, что судят человека, совершившего самое тяжкое преступление, но он заслуживает уважения, ибо преступил закон в борьбе за идею…»
По окончании судебного заседания осуждённых под усиленным конвоем отправили в камеры смертников. Впрочем, не камеры – каменные мешки с оглушительной акустикой. Степана выводили на непродолжительные прогулки во внутренний дворик, прозванный Триумфальной площадью смертников, кроме него и конвоиров в те минуты там, как правило, больше никого не было.
Официальная Варшава ясно представляла себе реакцию западных политических кругов на приговор украинским националистам. Лишний раз провоцировать усиление интереса к «полонизации» было бы недальновидно. Уже в январе сейм под благовидным предлогом – «в связи со смертью