– Надо уходить, – крикнул я в ухо танцующему с неизвестной мне особой Димке.
Димка состроил вопросительную гримасу.
– Бери Гарика, я жду вас на улице. Потом все объясню, – добавил я.
Прошло минут двадцать. Наконец они вышли с тремя девицами, причем одна из них та, толстая, с прыщами.
Мы поехали к Димке пить. Помимо водки и пива откуда-то взялась марихуана. Я знал, что мешать одно с другим вредно для здоровья, но наплевал на это – ужасное состояние, когда вроде бы хочешь что-то сказать, а вместо этого жуешь собственный мозг.
Очнулся на все том же крутом диване, рядом со мной лицо в красных прыщах – тошнота. Гарик уже пил пиво на кухне и громко ржал, рассказывая что-то Димке.
– Что, проснулся уже, герой-любовник?! – сказало мне женским голосом прыщавое лицо, зевая. Я ощутил тухлый запах ее нечищеного рта.
– А мне, определенно, везет, – прошептал я, улыбнувшись, и побежал к унитазу.
На кухне:
– Сколько можно пить? Скоро отчизну пропьете, – сказал я, достав бутылку пива из холодильника.
– Пить или не пить – вот в чем вопрос! – произнес Димка, улыбаясь. – Это тебе не какой-нибудь там Шекспир.
Я присосался к горлышку. Выпил залпом до дна и, отрыгнувшись, закурил:
– Ну и рожи у вас! – заметил я, окинув взглядом их помятые лица.
– Ты себя в зеркале давно видел? – парировал Гарик.
– Еще бы столько не видеть, – ответил я.
Димка «настраивал» папиросу «Беломор»: сосредоточенно, с бережной нежностью он утрамбовывал в бумажную трубочку благоухающие листья каннабиса.
– А где ваши бабы-то? Были ж вроде вчера? – спросил я.
– А им на учебу надо, – сказал Димка, раскуривая папиросу с марихуаной.
– Ага, студентки, мать их, – добавил Гарик. – Зато твоя Татьяна осталась!
– Так ее Таней зовут, а я и не знал, – удивился я.
Тут появилась она в обтягивающих джинсах и короткой майке (с пупком наружу).
– Где же твой Онегин, Татьяна? – лукаво спросил ее Димка, протягивая мне «косяк».
– Онегин, судя по всему, наркоман, – ответила она, презрительно на меня взглянув.
– Э, нет! Трава – не наркотик, – заявил Димка и стал ржать, как конь, и мы вместе с ним.
– Да, жизнь – все-таки хорошая штука, – сказал Гарик.
– Это точно. Эй, Онегин, ты чё молчишь? – обратился Димка ко мне. – Плющит тебя?
– Я не Онегин. Если уж на то пошло, то я Ленский. Он мне всегда нравился больше – поэт, романтик, идиот.
– Это уж точно, что идиот, – заключил Димка.
– Почему идиот? Хороший малый, просто связался не с той девкой и чувствительный был чересчур, – сказал Гарик.
Татьяна сидела с бутылкой пива в руке и снисходительно улыбалась уродливыми губами.
Случайность