Внезапно Александр почувствовал, что кто-то трясет его за рукав. Еще ничего не понимающими стеклянными глазами он взглянул на Владимира. Тот, пригнувшись, стоял рядом:
– Что стоишь, как чурка на дровяном складе, ну-ка пригнись, получишь сейчас пулю в лоб, я ж тебе ее хлебным мякишем не залеплю, а меня потом в полк затаскают из-за тебя. А оно мне надо? Кому говорил, снайпер здесь ползает.
– Уже не ползает, ваше благородие, – добродушно сказал Макарыч, мягко улыбаясь себе в усы.
– Да ладно?! – На лице Владимира было столько удивления, что Макарыч не сдержался и рассмеялся.
– Так что же ты молчишь, чертяка ты этакий? – лицо Владимира расплылось в улыбке. – Я тут как беременная черепаха ползаю, голову выше бруствера поднять боюсь, а ты молчишь? Сам подстрелил? Давай рассказывай скорее!
«Вот что за человек, – подумал Владимир, – такое дело совершил, почитай сколько людей от смерти спас, а говорить про это стесняется, другой бы уже на весь фронт про это растрепал».
– Да не я это, ваше благородие, – лицо Макарыча выражало спокойную радость человека, умевшего искренне радоваться чужим успехам, – бездельник мой, Овечкин, из наших, из сибиряков. – В его голосе прозвучала гордость, что, мол, вот мы какие, сибиряки, все можем. – Я своих надысь отправил поближе к германским окопам понаблюдать, что там делается, чем германцы живут и где и что укрепляют после нашего последнего раза. Овечкин у меня как раз левее валуна в воронке и лежал, смотрел, как они новую точку для пулемета оборудуют. Но то ли задремал, то ли засмотрелся, но сигнал к отходу пропустил. Уже светать стало, а его все нет и нет. Я уж заволновался грешным делом, всякое же могло случиться, хотя вроде с той стороны пока тихо было, без выстрелов. Лежит он, значится, в воронке, думает, как бы домой воротиться, чтобы не заметили. Если до рассвета не успеет, то придется весь день мертвым прикидываться. Тут слышит, с нашей стороны ползет кто-то. Овечкин мертвым прикинулся и под трупом спрятался на всякий случай, мало ли кто там ползает, а сам одним глазом посматривает. Тут в воронку снайпер немецкий и заваливается. Он с охоты-то возвращался, вот и залез в эту воронку, чтобы световую ракету переждать. Тоже ведь боится, вдруг свои не разберутся и с испугу застрелят. Лежит он, значит, ждет, пока ракета погаснет, чтобы дальше ползти. Ну Овечкин, недолго думая, на него сзади и навалился, он-то у нас, слава богу, почти семь пудов весит. Навалился так, что немчик и шевельнуться не может. Одной рукой рот ему зажал, а второй ножом по горлу. Потом винтовку его забрал, – Макарыч небрежно кивнул в сторону снайперской винтовки, стоящей у другой стороны окопа, – и потихоньку домой пополз. Всего минут двадцать до вашего прихода и появился, бездельник. Я сперва хотел в ухо дать, чтобы не спал больше на задании, а как он винтовочку-то эту мне показал, так и расцеловал. Вот молодец! Отомстили, значит, за командира. – В глазах у Макарыча мелькнула тоска. Уж очень он