– Да что ты вообще можешь знать о жизни и о войне? Думаешь, все немецкие солдаты горели желанием воевать? Да тех, кто прятался, вешали и бросали прямо посреди дороги для устрашения таких же дезертиров, а местная ребятня развлекалась тем, что швыряла в мертвые задубевшие рты камни. Думаешь, им было за счастье оставлять свои семьи, дома, привычную жизнь и морозить жопы в окопах? Хлебать похлебку из дохлой конины? Носить шинели, примерзающие к телам? Да ты хоть представляешь, что многие заканчивали жизнь самоубийством, только бы не участвовать в чьей-то кровавой игре? Они же были пешками, пушечным мясом! Вот поэтому и стрелялись, вешались, топились, либо прыгали с обрывов. А тем, кто пытался сбежать, а, по-твоему, дезертировать, сносили головы. Казнили на гильотине, будто в средние века. Война – это не то, о чем написано в книгах. Война превращает людей в зверей, притом без разбора – и своих, и чужих. Чтобы ты понимала, когда наши отступали, вся деревня пряталась в погребах. Так вот, один такой «герой-освободитель» ворвался к соседскую избу и увидел испуганную бабу с шестнадцатилетним пацаном. Недолго думая, наставил на него автомат и расстрелял. Свой своего. Вооруженный беззащитного, на глазах у матери. Видишь ли, обзавидовался, что паренек имеет возможность спать на печи, а не в окопе, и есть мамкины борщи.
Шура грубо его оборвала:
– Не было такого. Врешь ты все. Фашист – он и в Африке фашист, да еще и трус в придачу. Вместо того, чтобы пасть на поле боя смертью храбрых, предпочел сигануть с отвесной скалы и свернуть себе шею. Ненавижу!
Галя на цыпочках вернулась в постель и забилась в угол. Как же так, ее добрая, веселая баба Фима, звонче всех поющая частушки и угощающая ее друзей яблочными галушками, и вдруг такое?
Получается, она предательница? Девушка долго не могла уснуть. Вспоминала, сопоставляла, подгоняла факты. На следующий день проигнорировала бабулькино «доброе утро». Демонстративно отказалась есть ее шаньги и паштет с яблоками. Фима приняла это достойно. Как должное. За много лет успела привыкнуть к миру, ежечасно поворачивающемуся к ней спиной.
Поезд держал путь через степь, поднимая за собой столб пыли. Проводник, позвякивая стаканами, сокрушался: «Жалко, пивонии отцвели». Трава шла за ветром, послушно выгибаясь, как индийская танцовщица. Где-нигде паслись полудикие лошади с огненными гривами. Небо болталось на одной пуговице и норовило прижать к пальцу состав, словно прыткую вошь. Тот лишь посмеивался и отдувался на станциях, торгующих жареными пирожками с абрикосом, семечками и яблоками размером с мячики для пинг-понга. На десятки километров не было ни одной тени, ни одного кучевого облака, только стекловидный воздух, унылые скифские бабы да неряшливая трава с вкраплениями белой кашки и фиолетовых бантиков степного шалфея. Лариска, выучившая роман о молодогвардейцах наизусть, жарко шептала в ухо:
– Представляешь, точно в такой зной отступала Красная армия в сорок втором. Со своими обозами, танками, артиллерией. За ними двигались детские дома, беженцы,