– Мы поговорим позже. Кто-то идет спасти тебя, друг, поэтому я и говорю, что тебе везет.
И действительно в эту же секунду из глубины леса прозвучал тяжелый зычный голос:
– Эй! Пошел прочь, – вот же дьявольское отродье! – оставь его! – Из темноты появился огромный мужчина, то ли дровосек, то ли охотник, то ли кто-то ещё. Лица Рен не разглядел, его почти полностью скрывала густая борода и надвинутая на кустистые брови шапка. Очевидно, мужчина не видел Ренарда и лишь предполагал, что мальчик стал жертвой злых духов.
– Вот какова твоя дорога… – С лёгкой усмешкой заметил ангел прежде, чем раствориться в холодном грозовом воздухе.
– Не забудь ответить на мои вопросы, Ренард!
– До встречи.
– Никого там нет. Черт побери, откуда ты только такой взялся!?
Рен поднял голову, но резко вернулась вся боль, которая прежде стихла в беседе с Ренардом, мальчик бессильно рухнул к ногам дровосека, потеряв возможность двинуть хотя бы пальцем. Он хотел ответить, но голос превратился в сип, и ребенок смог лишь прокашлять что-то невнятное.
– Ещё не хватало, чтобы в моем лесу валялись детские трупы. Хочешь помирать, иди отсюда и делай это в другом месте.
Рен в ужасе мотнул головой, понимая, что человек уходит, и вцепился окоченелыми тонкими пальцами в сапог, будто тот был высшей ценностью.
– Помоги. – с трудом хрипел он.
– Черт с тобой. – сердито буркнул незнакомец и закинул полуживого ребенка на плечо, будто тот ничего не весил.
Их встретила лачуга, добротная и крепкая, но уже ощутившая прикосновение времени. О ней любовно заботились и явственно чувствовалась женская рука: ни пыли, ни грязных тарелок, ни пятен на белых занавесках, только вышитая скатерть и подвешенные под потолком ряды засушенных трав.
Никогда прежде, даже в собственном доме, Рен не чувствовал себя таким защищенным, деревянные стены казались ему непоколебимой каменной твердыней, способной перенести и вражеский натиск, и черную смерть, а молчаливый лесник – непобедимым стражем пустых комнат, полных забытого кем-то тепла. Однако ни свеже побеленная печь, ни чистая одежда с аккуратными заплатами не скрывали суровой и печальной правды – кроме лесника никого здесь не осталось. В самом его немом и темном лице читалось нездешнее мрачное нечто, заставлявшее несчастного быть здесь.
Рена эта тайна мало интересовала, по правде, он боялся, что неосторожный вопрос рассердит радушного хозяина, а его самого лишит крова, так что, памятуя о бушевавшей снаружи буре, ребёнок покорно принимал чужую доброту и платил за нее молчанием.
Лесник начал беседу сам. Прежде он положил топор у двери, снял промокшую одежду и шапку, и растерял тем самым часть своего угрожающего образа. Самый обычный человек с усталым потухшим взглядом и бессильной ухмылкой, которую на лице изображают по привычке притворяться бессердечными, чуть сгорбившись сидел теперь напротив Рена, положив