В замешательстве качаю головой. Нет, неправда. Я и сама хочу быть такой.
Хотя сегодня вечером, играя в шахматы, я ощущала себя больше собой, что бы это ни значило. Такой, какая я есть на самом деле, а не какой меня сделали. Когда я взяла в руки ладью, на душе стало как-то спокойнее, казалось, все начинает налаживаться.
Я сосредоточиваюсь на доске, на резных фигурах, стоящих на своих клетках. Покусываю губу. Каждый предполагаемый ход закончится тем, что одна из моих фигур будет захвачена, а у меня их осталось не много. Протягиваю руку, но тут же убираю ее.
– Не знаю, что делать, – в конце концов признаюсь я.
– Хочешь подсказку?
Я дотрагиваюсь пальцами до одной фигуры, потом до другой. Слежу за его глазами.
Он подмигивает, когда я дотрагиваюсь до туры со стороны короля. Но ею не сделать никаких полезных ходов, между нею и королем несколько свободных клеток. Король в незащищенной позиции и скоро окажется под угрозой. Если только…
– А что это за особенный ход, который может делать тура? – спрашиваю я.
– Она называется ладья, Люси.
– Она похожа на башню – туру!
– Да, и правда, похожа. – Он улыбается. – Она может подойти к королю, и они поменяются местами.
– Я вспомнила! – Я делаю, как он сказал, фигуры меняются местами, и мой король в безопасности.
Игра продолжается, и я выигрываю.
Я знаю, что он поддался мне. Я беру туру в свою маленькую ручку и несу с собой в комнату, когда иду спать. Она стоит на тумбочке возле кровати, когда папа приходит поцеловать меня на ночь.
Я медленно просыпаюсь – счастливая, в тепле, в безопасности. Открываю глаза. Ладьи нет. Я потрясенно сажусь, комната плывет, сжимается, меняется, вновь становится комнатой Кайлы.
Не Люси.
Откуда взялось это воспоминание? Оно должно было стереться вместе со всей остальной памятью о Люси, так сказал Нико.
В голове моей полнейший хаос. Люси мне снилась и раньше, но никогда настолько реально. Она никогда не снилась мне дома, в безопасности, счастливая.
Я цепляюсь за этот сон, но он уже становится нереальным, ускользает прочь. Бреду к выключателю, зажигаю свет. Нахожу свой альбом для набросков и карандаши и снова и снова пытаюсь нарисовать его лицо. Удержать его в памяти. Но у меня не получается. Черты расплываются, и остается только какое-то смутное, неясное ощущение размера и пропорции. Никаких деталей, ничего такого, по чему его можно было бы узнать.
Я оставляю бесплодные попытки нарисовать отца Люси. Моего отца. И начинаю рисовать Бена. Теперь, когда родителей Бена нет, не осталось никого, кто бы мог его помнить. Я буду смотреть на его изображение каждый день. Так я никогда его не забуду, буду вспоминать всякий раз, как увижу его лицо.
Я могу сделать и кое-что другое, – как раз таки Люси мне об этом