Арсеньев сделал паузу, и в этот момент откуда-то с неба отчетливо раздался протяжный, жуткий и ни на что не похожий звериный вой. По рядам курсантов пробежал смех. Адмирал поежился, но смолчал.
Он и не заметил, как унизил и оскорбил своим выступлением уходящего начальника Корпуса Епанчина, которому и кадеты, и преподаватели устроили долгую овацию. От чего, а пуще того, от нанесенной обиды, старик трогательно прослезился.
Он и не заметил, как всего несколькими фразами обидел большинство стоящих перед ним в строю вновь обретенных подчиненных и породил, тме самым очень серьезную фронду. Каждый второй в глубине души поклялся хоть как-нибудь, да насолить этому не по-мужски щеголеватому адмиралу.
Все это возникло в сонной памяти Николая, чуть не уложив его с тоски обратно в койку.
– Противный дядька…
Но он стряхнул ночной морок, покрутил, разминая, не по-мальчишески крепкие плечи, перекрестился и встал во весь свой весьма, впрочем, средний юношеский рост. Через несколько секунд его голубые глаза уже лучились энергией:
– Морской корпус – это наш дом. И Вам, адмирал, в нем прижиться не случится. Почему-то мне так кажется.
Он сделал пару наклонов, прошелся чутка на руках, вернулся в исходное положение и, подхватив бескозырку, форму и сапоги, выбежал на цыпочках из спального помещения младшей пятой роты.
***
Балерины взрослеют рано. И потому воспитанница Императорского художественного училища по классу хореографии Анастасия Красавина к своим четырнадцати годам уже все отчетливо понимала.
Ей либо суждено до пенсии крутить фуэте и па на сцене в дружной шеренге кордебалета, презрительно среди театральных именуемой «кордой». Либо, пардон, надо уже к шестнадцати иметь в Мариинском театре свою сольную партию.
– Чтобы кто-то заметил, чтобы кто-то подхватил, чтобы ветер удачи и счастья задул в паруса и взмыл тебя к самому куполу, наполненному светом, успехом, славой, – наставляла ее сердобольная маменька, сама бывшая танцовщица и родом из актерской семьи.
– И… любовью, непременно любовью! А почему, собственно, «нет»? – добавляла от себя лукаво Анастасия.
Ее отец, будучи драматическим актером, выйдя рано по здоровью на пенсию, вынужден был перевезти семью в скромные съемные комнаты, «мебелирашки», как их тогда презрительно называли. И Настя, чтобы не стеснять родителей перешла в училище на полный пансион, который ей был позволен как одной из лучших учениц.
– Мамочка, мне так удобно! Поверь! И ездить по утрам никуда не надо, все рядом. А по выходным – я непременно у вас!
С этого момента, понимая, что на поддержку родителей рассчитывать не приходится, она тоже завела привычку вставать по утрам «с петухами».
Иначе среди воспитанниц просто невозможно было получить то, чем она очень дорожила – возможностью побыть наедине с собой. Эта возможность ей была остро необходима. Она тратила