– Я из Шотландии, – с хитрой улыбкой ответила она. – Впрочем, я уехала оттуда очень давно. Несколько последних лет жила в Париже. Там пьют кофе.
– А где вы так здорово научились говорить по-русски?
– У меня был русский друг. К нему в Париж я и уехала, кстати, – задумчиво и как-то протяжно, с ударением на «и» протянула Элоиз. Я молча смотрел на нее, ожидая продолжения, но его не было. Ладно.
– А ты всегда вот такой отстраненный, Игор? – неожиданно поинтересовалась она, явно желая сменить тему.
Мое имя она проговаривала без мягкого знака и с ударением на первом слоге, так что получалось почти «Егор». – Или просто тяжелое утро?
– Не тяжелое. Странное. Знаешь, вроде бы как проснулся, встал, вышел на улицу, встретил там красивую девушку и вдруг обнаружил, что спишь все еще. Ну и вот, пытаешься понять, где явь, а где не явь.
– О-о-о! Приятный комплимент в этакой экзистенциально-буддийской упаковке, – с легкой улыбкой сказала она, – принимается! А ты хитрец… (Здесь она подмигнула.) Но мне лично, как человеку сугубо практическому и рациональному, ближе вполне себе материалистический взгляд на жизнь. Фантазии украшают мир, но не должны подменять его.
– Звучит разумно, – неуверенно промямлил я.
– Не только звучит. Это и есть разумно. И уж если заговорили, – тут Элоиз на секунду остановилась, словно колеблясь, – одна из причин, по которой я занимаюсь русской культурой, именно здесь. Именно в этом.
Я пытаюсь понять, откуда у русских это навязчивое стремление убежать из бытийности. Из настоящего. Нагромоздить себе воздушные замки, нарисовать идеальности и идеалы, сломать себе шею на безумных попытках воплотить их, разочароваться, всё уничтожить. Потом отчаиваться и скорбеть… Ну как же это глупо! Странно и бессмысленно!
Она проговорила все это спокойно, словно повторяла много раз продуманную фразу, но все-таки что-то неуловимое проглядывало сквозь невозмутимое выражение лица. А девушка не так проста, как мне казалось…
– Прости, я не хотела тебя, как это говорится, загружать, да? Случайно вырвалось. Видимо, рефлексия прошлых разговоров с моим русским другом. Он преподавал культурологию в Сорбонне, и мы, случалось, разговаривали.
– Ну что ты! Это очень интересно, – успокоил я ее. – И я с тобой согласен почти во всем. Как там у великих: самое важное в твоей жизни – то, что ты делаешь здесь и сейчас, самый важный человек – тот, с которым ты общаешься в эту минуту, самая важная вещь – то, что вы обсуждаете сейчас. Кто бы спорил? Тем более с классиками.
– Bay, рада, что ты согласен. Жить надо настоящим.
Я хотел в очередной раз кивнуть, но вот в последней фразе мне послышалась некая странная двусмысленность. Какая-то неясная мысль шевельнулась на дальних горизонтах моего сознания. Шевельнулась – и затихла.
– Да, это так, – решился я продолжить эту тему, – вот только настоящее ли «настоящее»? Или лучше: сколько настоящего в «настоящем»?
– Играешь