Иосиф и Сталина. Семён Ходоров

студенты горели необузданным желанием поехать на стройку, но отнюдь не для того, чтобы по В. Маяковскому «строить и месть в сплошной лихорадке буден». Часть из них хотела посмотреть невиданные ранее сибирскую тайгу, массивы синеющих гор и перекаты таёжных рек, забывая при этом, что страсти романтического разглядывания местных пейзажей хватает не более, чем на два-три дня. Позже, уже находясь там, они услышат отрывок из стихотворения одного из побывавших там: «Стройотряд – это жизнь без бантиков, это роба, пропахшая потом, иностранное слово – романтика, здесь по-русски звучит – работа». Сокровенной же целью подавляющего числа, записавшихся в строители, было то, что авторы сатирических фельетонов называли «погоней за длинным рублём». На самом деле, никакой погони не было, была тяжёлая работа, за которую платили очень неплохие, по студенческим понятиям, деньги. Ведь студент получал мизерную стипендию, равную 40 рублям в месяц. В стройотряде же было вполне возможно за два месяца заработать около тысячи рублей. Несложный расчёт показывал, что это ровно в два раза превышало годовую выплату стипендии.

      Третий семестр начался на перроне Ярославского вокзала. Несколько сотен студентов должны были заполнить почти весь состав, отправляющийся в далёкое Забайкалье. До Читы предстояло проехать более шести тысяч километров, пересекая при этом с запада на восток большую часть страны. На душе у Иосифа было тревожно. Ещё бы, по сути дела, он впервые отправлялся в такое далёкое путешествие. Полусуточный железнодорожный перегон Казань – Москва в расчёт не принимался по малости времени его прохождения.

      Духовой оркестр, золотые искорки труб которого призывно блестели на солнце, заиграл, волнующий сердце, марш «Прощание славянки». Этот чуть ли не национальный гимн символизировал, как правило, проводы на войну или на военную службу. На этот раз провожали не на воинские подвиги, а на мирный труд на строительных объектах пятилетки. Солист оркестра проникновенно выводил: «наступает минута прощания, ты глядишь мне тревожно в глаза, и ловлю я родное дыхание, а вдали уже дышит гроза». Иосифу, правда, никто в глаза не вглядывался, да и вместо, предвещаемой в песне, грозы ярко светило нежаркое московское солнце. Однако вместе с непонятным душевным томлением его внезапно окутало чувство радости и ликования от всего происходящего на перроне.

      Настроение повысилось ещё на несколько квантов, когда в тяжеловесную дверь купе, где он разместился со своими друзьями по комнате, кто-то несмело постучал. После грозного возгласа Володи Великанова:

      – Войдите, если не шутите, – в их поездное жилище со словами:

      – Надеюсь я не очень помешаю вашему мужскому коллективу, – даже не вошла, а просто грациозно заплыла, изумительно сложенная, привлекательная блондинка.

      Иосифу показалось, что в их слабоосвещённую железнодорожную кибитку внезапно ворвалась светящаяся огненная стихия, сокрушающая