Так он и решился на удочерение. Сара тогда помогала с документами, давала советы по поводу обследований, нашла относительно недорогие услуги агентства и адвоката. По закону, эно разрешалось иметь приемных детей – но только больных вирусом Мехони.
Защитники семейных ценностей тоже хороши. Муж потратил много сил и времени, чтобы убедить их. Одинокий парень без обруча на шее действительно мог вызывать подозрение.
Сара в этой ситуации предлагала Адриану на заседания суда и комиссии приходить в нем. Мы официально не были женаты, и «эпо» мужу не грозил, даже если он будет носить розовый чокер постоянно. Но Адриан не мог заставить себя надевать этот ошейник.
ЗСЦ, со слов мужа, проверяли все документы, ища повод отказать. И, в силу обстоятельств, им этого не удавалось.
«Как будто брак и этот чертов обруч что-то меняют? – задавался вопросом Адриан. – Неужели, пройди я это все, буду как-то иначе любить свою дочь или тебя?!»
Я продолжал обнимать любимого, понимая его переживания. Он не знает, но я знаком с последствиями «эпо». И ни за что не заставлю любимого пройти через подобное!
Адриан говорил, что люди вокруг шарахались от Рины, как до удочерения, так и после. Все боялись заразиться. Стереотипов по поводу болезни много, а вот реальных научных знаний почти нет. Еле-еле нашли механизм заражения, выявили последствия вируса и научились с ними бороться.
Мой партнер ожидал такой же реакции и от меня. Поэтому и не сказал ни о болезни, ни о причине появления ребенка. Мы же не «розовая» семья, и он боялся, что я просто брошу его. Удивительно, что наши страхи тогда совпали. Мы оба боялись расставания и чудом сохранили отношения.
Муж ещё долго рассказывал во всех подробностях, как копил деньги, как устраивался официально в какое-то кафе мыть посуду, чтобы иметь документы о трудоустройстве, как все это время заботился о дочери, приходя каждый день в приют, хотя бы на полчаса, разрываясь между Риной и мной. Документы он хранил у адвоката, и поэтому мне на глаза не попалось ни одной бумаги. Хорошо, что Адриан все же обратился в государственную службу, а не в частное агентство по усыновлению. Это сократило расходы. Да и, как потом рассказал муж, в случае эно редко разрешают усыновлять здоровых детей. А в базах на тот момент числилось только трое больных детей, двое из которых уже имели потенциальных усыновителей.
Я хорошо помню слова и эмоции, которые испытывал Адриан во время рассказа.
– А-а-а! – раздался вдруг настороженный и немного испуганный голос из переноски.
Муж тут же вырвался моих объятий и подскочил к дочери.
– Она боится оставаться одна с тех пор, как я стал о ней заботиться, и очень переживает расставание. Поэтому я не упускаю ее из поля зрения и держу на руках, – Муж осторожно взял девочку на руки. – Я с тобой. Не надо плакать. Все хорошо.
В этот момент понял, что принял свое решение.
– Я согласен, – наконец ответил я на вопрос, прозвучавший больше полугода назад.
Невольно