от сплетен невдалеке.
Жасминный вольный ветер
нагнал туманов чьих?
Иллюзия и тишина
звенят в объятьях ночных.
Подруга, зависть тишине
не смея никак превозмочь,
обнять покрепче просит.
Весенняя лунная ночь
прохладой полнит горы,
нектар пьянит без обид.
Во взгляде любящих глаз,
везде безмерность царит,
серьёзная очень особа.
Постичь смысл бытия
предложит скромной паре.
В другой раз. А пока
устали от расшифровки
формулы, данной феями
счастья-быть-вдвоём.
Трофеями и поцелуями
задобрены, они унялись.
Непостоянство во всём.
Смотри, цветочницы быстро
спускаются, почти бегом.
Вразрез с бесконечностью,
усталостью – юности талант —
щебечут несерьёзные,
надавали нам гирлянд.
Мелодию тихую выдули —
непредвиденный досуг —
из пёстрых раковин святых,
волхвов созывая вокруг.
Затих спальник-лес,
курнувший сон-травы.
Серебристую зыбкую реку
склонили ко сну волхвы.
И птахи тоже отсыпаются,
бормочет лишь слегка
снотолкователь филин,
шаман лесного мирка.
Отрадное чувство сладкой
бессоницы и лабиринт
светотени, на длинную нитку
нанизанный нежный жасмин,
краса и грациозность
цветочниц – славные чародеи —
охмелили нас сильнее.
Казалось, будто феи
счастья-быть-вдвоём,
оставить сзади светляков
стараясь, осыпали нас
каскадом лучей-лепестков,
в награду за разгадку
для них и нас святой
формулы «дружба, взаимность».
Оказалась не простой.
Мы – действующие лица
ночного спектакля, но вот
не помним, долго ли шёл.
Потерян времени счёт.
Аромат вечности, кашмирский стиль
Очеловечив мрамор,
играючи Фидий заставил
его дышать, а впрочем,
совсем потомкам не справил
работу лучшую – стройную
фигуру девушки, как ты.
Двадцатилетняя – ты.
Одухотворённая – ты.
Всего только первая
реакция на диво-эффект
пропорций белого тела,
его аромат и цвет.
Ты не подобье статуи.
Приёмов сотни теребя,
ищу манеру, чтобы
увековечить тебя.
Лежи, не снуй, позируй.
В Кашмире сладить легко
похожий портрет словесный:
любые краски недалеко.
Глаза – два родника,
питают озеро-городок:
живём в хижине на плаву.
Ныряю… холод обжёг.
Реснички