Он еще поскреб ногтем один из переплетов, решив, что из этого может получиться любопытный звук, потом слез со стула. Он, конечно, пробовал читать эти книги – никто ему не запрещал. Но истории были сложны, скучны, чересчур длинны и к тому же совершенно ничем не запоминались.
Кораблик на минутной стрелке достиг вершины.
Уильям облокотился на подоконник и стал смотреть на вымощенные улицы и крыши, сияющие утренним румянцем. Отыскал глазами мамину благофактуру на 1-й Западной, потом открыл створку.
Нежный холодок окропил лицо. Уильям просунул голову и плечи наружу, уже без страха, и прислушался к улицам, свободным от людской суеты. Потянул воздух ноздрями и услышал мерный рокот соседней палубы Аглиция. Благофактуры вели нескончаемую работу, не затихали они и по воскресеньям, хотя, как ему казалось, шумели совсем не так назойливо, как обычно.
Что-то приглушенно застучало. Уильям решил, что это все благофактуры, и вылез еще дальше, оторвав одну ногу от кровати. Стукнуло вновь и вновь, и мальчику даже почудилось, что стучит где-то под другой ногой. Он мельком глянул на часы наверху и ужаснулся. Часы робко раскачивались на цепочке. Стучали в дверь, и стучали упрямо, с нетерпением топчась перед самым апартаментом.
Кто это мог быть? Господин? Рассыльный? У мамы ведь есть ключи!
«Меня здесь нет, я сплю», – ринулась мысль, и он захлопнул окно, затем живо спрыгнул на кровать.
Страхи завалились обратно под одеяло.
Стук смолк. Зазвучали голоса – мужской, неокрепший, и женский, виноватый. Жалобно лязгнул замок. Фрау Левски, продолжая рассыпаться в извинениях, отворила дверь. Мальчик накрылся с головой.
– …Конечно, зайдите.
Она поставила на пол тяжелую корзину, издала сдержанный стон, чтобы не смущать рассыльного, и повернулась к его бумаге. Потом уже на столе очутились звенящие склянки. Уильям осторожно выглянул.
Получив бумагу с подписью, рассыльный пожелал хозяйке благого воскресенья и ушел. Фрау Левски глубоко вдохнула.
– Уильям! Я знаю, ты не спишь! – строго сказала она, отгибая уголок цветистого одеяла. – Поднимайся, будешь помогать мне.
«Как это – помогать?» – в панике подумал Уильям и вынырнул сам.
– Мама, я ведь иду в Шко…
Она снисходительно смотрела на него и ждала, чтобы он договорил. Но договаривать не имело смысла. Все уже было ясно! Никакого Парка… Уильям зажмурился и проглотил едкие слезы.
Фрау Левски усмехнулась, с азартом подхватила корзинку и – раз! – ссыпала все сливы в мойку.
– Помой и перебери ягоды, как я тебя учила, а я пока переоденусь. И ты тоже оденься, сейчас же! – велела она и распахнула двери шкафа. Уильям нехотя встал и напялил зеленые штанишки, которые на ночь вешали на спинку одного из стульев возле кровати. Тут только он вспомнил