Одним словом, Пьер заметно поскромничал, описывая свою с Полем хозяйственную деятельность. Крестьянам явно жилось не хуже, а, может быть, и лучше, чем при г-не Ангерране.
И тем не менее, при виде знакомых мест молодой человек не испытал и тени ожидаемого волнения. Разглядывал Артаньян, с которым было связано столько воспоминаний, и думал с удивлением, что вот так же спокойно он миновал сотни деревень и, наверное, так же спокойно, без тени сожаления, пустится, когда придёт время, в обратный путь.
Он так ждал этого ни с чем не сравнимого чувства, которое охватывает душу при возвращении домой, а сердце бьётся абсолютно спокойно.
Какой же он стал бесчувственный чурбан…
Невольно пришло в голову, как сын доктора Роже обвинял его когда-то, что у него ледышка вместо сердца. Это случилось на похоронах Жака, впоследствии Шарль так и не помирился с друзьями. Помнится, Серж просил его зайти перед отъездом, но не сложилось. Да и к тому же, он не видел в этом никакого смысла. После смерти Жака все связи с артаньяновскими приятелями как-то разорвались в одно мгновение, и юноша не испытывал в их восстановлении ни малейшей потребности.
Но вот обвинение в бессердечности, видимо, всё-таки задело, если он помнит о той ссоре до сих пор.
И Шарль, чтобы доказать себе обратное, решительно развернул Ворона в сторону кузни.
Интересно, что с ней, потому что Пьер, словно боясь причинить брату лишнюю боль, ни в одном письме не упоминал ни о доме Жака, ни о кузне.
Стук молота он услышал ещё издалека.
Въехал на такой знакомый двор, а вот заставить себя спешиться так и не сумел.
Заболело сердце, и перешибло дыхание – надвинув шляпу на глаза как можно ниже, молодой человек пытался понять, изменилось ли тут хоть что-нибудь, или осталось прежним.
Не получалось. То ли солнце оказалось слишком ярким, то ли слёзы слишком неожиданно затопили глаза – очертания двора и кузни расплывались, не давая возможности сосредоточиться.
И лейтенант позабыл в одно мгновение, что заехал сюда лишь исключительно затем, чтобы проверить, действительно ли он такой бесчувственный, как кажется.
Воспоминания буквально оглушили его.
И о том, как Жак чинил ему шпагу, как подковывал Ворона, и о том, как Шарль практически каждый вечер заходил за другом, чтобы вместе пойти на реку или к приятелям в деревню.
А чаще всего они не выдерживали – начинали целоваться прямо в кузне, и Шарль потом долго не мог оттереть копоть с лица и манжет рубашки.
И как же хочется убедить себя, что не было и в помине этих мучительных трёх с половиной лет.
Что он всего-навсего вернулся из пансиона, а Жак жив и сейчас выйдет на крыльцо.
И улыбнётся так, как умел только он: ну, наконец-то, заходи, малыш…
Улыбнётся так, как умел только он… и ещё молодой д’Эстурвиль.
Юноша вздрогнул, возвращаясь к действительности.
Жака нет.
И