15. Любовь покоряет сердце
Любовь и голод правят миром.
Забота юности – любовь.
Эту страшную, навсегда запавшую в душу и в память картинку Потемкин увидел словно издали, со стороны. А дальше опять все понеслось сном-наваждением и мысли о ней, Екатерине, пьянили беспробудно, и реальный мир расплывался миражами, плясал фантасмагорическими тенями и не имел никакого значения.
«Как скоро я тебя увидел, я мыслю только о тебе одной! Твои прекрасные глаза меня пленили, и я трепещу от желания сказать о своей любви! Любовь покоряет сердце и вместе с цветами заковывает его цепями. О Боже! Какая мука любить ту, которой я не смею об этом сказать! Ту, которая не может стать моей! Жестокое небо! Зачем ты создало ее такой прекрасной?! Зачем ты создало ее такой великой?! Зачем, о небо, ты создало меня, обреченного ее любить! Одну ее, навеки! Ее священное имя никогда не сойдет с моих уст! Ее прелестный образ никогда не исчезнет из моего сердца!»
Потемкин и раньше сочинял стихи, больше из желания показать, что и это он умеет, соученикам по университету – Рубану, Петрову, Кострову, избравшим поэтическую стезю и обхаживавшим жеребца с двумя крылами, норовистого Пегаса, которого иной раз, как не погоняй, как не прикармливай, не загнать на вершину Парнаса, где вдали от житейской суеты и забот, в окружении нежных муз обитают восторженные пииты. На этот раз строчки, невзирая на правила стихосложения, сами легли на бумагу и, не умолкая, звучали в душе.
Да, переворот удался. Все окончилось не совсем так, как виделось его осторожному сородичу Бобарыкину. И даже совсем не так.
Пусть себе Петр III Федорович и внук Петра Великого, и законно унаследовал престол после своей тетки Эльзы, в русском народе известной под именем императрицы Елизаветы. Сам-то племянник оказался не умен и недальновиден. А уж как неосторожен! И просто болтлив. А его неосмотрительность и беспечность переходила в глупость веселой ночной прогулки по краю пропасти.
Да, армия под командованием Румянцева, расположившаяся в Гданьске, за сотни верст от столицы, была на стороне Петра III, и Воронцовы, поверившие, что им улыбнулся случай прибрать к рукам страну – тоже.
Но гвардия – не только собутыльники беспутного Гришки Орлова – вся гвардия, переодетая в нелепые мундиры прусского образца, таила недовольство. И за бесчестье перед разгромленной Пруссией, за оплеванную и перечеркнутую победу, за позорный союз с побитыми немцами. И за то, что, как стадо баранов, ее, гвардию, вот-вот погонят воевать с Данией, чтобы не оставлять ненадежные войска в Петербурге.
И народ, который никогда не спрашивают, с которым никогда не считаются, но глухой ропот которого кое-что все-таки значит, тоже возненавидел императора, нарядившегося в чужой, прусский мундир. По слухам, он собирался обрить