– Кружку «Lord Nelson» – попросил Захар бармена. – И две пачки… как это по-английски? Фисташек!
– Хорошо, сэр! Садитесь, вам принесут.
В правом ухе бармена блестело золотое кольцо. Разливая пиво, он вполголоса подпевал певице из телевизора и мечтательно улыбался. Ему было от силы лет двадцать пять. «В этом возрасте все люди улыбаются, – подумал Захар. – А я? Постой-постой… В каком году мне было четверть века? Да, пожалуй, я тоже тогда улыбался – безо всякой на то причины. По крайней мере, намного чаще, чем сейчас, в мои шестьдесят лет».
Захар обвёл взглядом переполненный посетителями паб и не спеша направился обратно. Рядом со стойкой, за маленьким круглым столиком, сидели и пили пиво три пожилые женщины-аборигенки. Одну из них, удивительно белозубую, можно было без натяжки назвать симпатичной, две другие были некрасивыми, с крупными чертами лица, но весёлыми и улыбчивыми. Белозубая аборигенка внимательно посмотрела на проходившего мимо Захара, подмигнула ему, словно старому знакомому, и быстро шепнула что-то своим подругам, после чего вся компания взорвалась от хохота. Захар вздрогнул от неожиданности, но совладал с собой и пошёл дальше. За следующим столиком сидела немолодая индийская пара. Седобородый мужчина изучал туристическую карту, а его элегантная спутница в длинном шёлковом платье, с красной точкой над переносицей, скучающе разглядывала окружающих. Встретившись глазами со взглядом Захара, она вздрогнула, будто от внезапного воспоминания, смутилась и опустила глаза. Ещё дальше, у самой стены, на непонятном языке шумела очень колоритная компания. Судя по несколько раз прозвучавшему слову «Амазонка», это были южноамериканские индейцы. Протискиваясь между их столиками, Захар случайно задел смотревшую на него с широко раскрытыми глазами миловидную смуглую низкорослую женщину лет пятидесяти. После его сбивчивого извинения она густо покраснела и закрыла лицо пивной кружкой. Все эти направленные на него с разных сторон женские взгляды создавали ощущение стойкого дежавю. В памяти что-то медленно зашевелилось, некая бесформенная пелена тщетно попыталась выкристаллизоваться в отчётливое изображение, но для успеха не хватало небольшого толчка.
Когда Захар, на минуту задержавшись перед стоявшей в центре паба деревянной моделью парусника, вернулся к своему столу, пиво с фисташками было уже подано. Круглые настенные часы показывали пять часов вечера. Даша строго-настрого наказала ждать до упора – хоть до шести, хоть до семи. На конец дня они запланировали теплоходную поездку в пригородный район Мэнли. Хотелось побродить по пустому песчаному пляжу, посмотреть на океан в закатных лучах солнца, полюбоваться живописными видами, да и просто побыть вдвоём, вдали от толпы. Захар достал мобильник и углубился в изучение расписания отправления паромов.
– Не помешаю? – раздались над его головой русские слова, произнесённые с сильным английским прононсом.
У столика с пивной кружкой в руке стоял австралиец с золотистой шляпой, залихватски перекинутой за спину. Он выжидающе смотрел на Захара.
– Нисколько! – ответил тот по-русски. – Присаживайтесь. Изучаете русский язык?
– Да нет. В этом нет нужды – я сам русский. Точнее – австралийский русский. Или, если хотите, русский австралиец. А я ведь сразу вас вычислил, по акценту. Вы не очень-то сильны в английском!
Это была сущая правда, хотя и немного обидная. Захар добродушно улыбнулся:
– Редко приходится говорить по-английски… Поэтому даже простейшие слова забываются. Там, где я живу, говорят по-французски. Да вы присаживайтесь!
– А где вы живёте, если не секрет? – поинтересовался мужчина. Его акцент был чудовищным, но он тщательно выговаривал каждое слово, поэтому их смысл был понятен.
– В Швейцарии. Мы с женой уже двадцать лет там живём. Эмигранты со стажем… Приехали из Сибири. А вы?
– Возможно, вас это удивит, – ответил австралиец, отхлебнув пива, – но я действительно русский. По крайней мере, по происхождению. Дедушка и бабушка жили в Харбине. В сорок пятом году деда арестовали и увезли в СССР сотрудники НКВД – с тех пор его больше никто из наших не видел. Бабушку не тронули, она каким-то чудом уехала с шестнадцатилетней дочерью в Пекин, год там работала, накопила денег на дорогу, а потом перебралась в Австралию. Сначала жила в Мельбурне, чуть позже обосновалась в Сиднее. Она давно уже умерла. Её дочь вышла замуж и вскоре стала моей