Два человека уверенно шли в сторону затонувшей кареты. Видимо не только Нестеров наблюдал за всем происходящим на болоте. Когда они подошли к злосчастному для французов месту, Нестеров вновь прильнул к подзорной трубе.
– Да, это ж Яшка «Рябой»!.. Слышишь, Ефимыч?.. Из наших беглых. Сказывали, он за Урал подался, а он бестия здесь промышляет. Словить бы его… Второй мне не знаком. Взгляни-ка ты, Ефимыч. – и он, с трудом поднявшись, уступил ему кресло.
– Узнаю его, как не узнать. Имени его не знаю, а обзывают его «Кодаш». Он, барин, из тех, что помещик Филиппов в Бессарабии на кобылку-чистокровку выменял. Вор и разбойник знатный, не раз плетьми меченый!.. Одно слово – цыган…
– Во, как добычу чуют! Как вороны падаль, – Нестеров был явно раздосадован появлением беглых крестьян, – Шёл бы ты в дом, Ефимыч, вон как трясёшься, совсем замёрзнешь. Я посижу, понаблюдаю. Приказчик появится – пришлёшь ко мне.
Нестеров привалился к спинке кресла. Прикрыв глаза, он погрузился в блаженное состояние полусна – полуяви, словно он парил где-то между небом и землёй беззаботный и счастливый. Сон совсем было сморил старого помещика, когда в ответ на доносившееся издалека ржание коней, послышалось ржание из конюшни усадьбы. Нестеров приподнялся в кресле. Прищурившись и прикрывшись ладонью от ослепительно сверкающего на солнце снега, он рассмотрел на дороге, идущей от деревни к усадьбе, трёх французских всадников.
«Проспали время выступления обоза… Пригрелись в тёплых постелях вдовушек или солдаток… Среди них всегда найдутся готовые обласкать одинокого мужчину, желая утолить свою жажду, невзирая на его национальность или принадлежность к другой вере… Бегают потом по селеньям чернявые или кудрявые ребятишки, и вспоминают люди, глядя на них, о прошлых событиях…», – Нестеров сплюнул, мысленно осуждая этих женщин.
Всадники поравнялись с аллеей, заметили привязанного к дереву ездового и направили коней ближе к месту казни.
Один из них подъехал к лежащей на снегу одежде,
– Да, весёлая была ночка.
Достал из ножен саблю, порылся ею в вещах, не слезая с коня, поддел на острие меховую рукавицу, отыскал другую. Натянул их поверх перчаток,
– Теперь моим ручкам мороз не страшен.
Другой верховой, по виду много моложе своих товарищей, соскочил с коня и, заметив среди вещей тёплый шерстяной шарф, завязал его на шее. Поднял припорошённый снегом мундир, встряхнул и с трудом натянул поверх своего. Обнаружив в кармане «обновки» кошелёк, в виде небольшого кожаного мешочка, заглянул в него. Опасаясь, что придётся делиться найденными драгоценностями и золотыми монетами, пряча его на груди, равнодушно произнёс:
– Неплохой кошелёк, может пригодиться.
«Не пойдёт вам это на пользу, верная примета», – подумал третий из французов, без всякого участия