Дело оставалось за малым – моим желанием. Но в мои планы такое времяпрепровождение никак не входило. Я хотела только одного, чтобы меня оставили в покое, так как все мои мысли были заняты «Аэлитой».
***
Выход нашелся быстро. Я отключила телефон, а затем спокойно расположилась на широченном подоконнике в своей комнате, который служил мне и диваном, и рабочим местом одновременно.
Лучи утреннего, летнего солнца падали через стекло на старые, пожелтевшие и изрядно потрепанные листы фолианта, не оставляя ни одного уголка в полутени.
Я внимательно всматривалась в каждое слово, в каждую страницу, одну за другой, сравнивала с более поздним изданием, и параллельно впитывала смысл волшебной музыки слов, словно открывала для себя роман впервые.
Что меня удивило, так это то, что экземпляр отца был весь исписан, перечеркнут жирным грифельным карандашом, что-то было добавлено, затем стерто ластиком и написано заново. В итоге, получился экземпляр, как две капли воды похожий на изначальный, за исключением некоторых, совершенно непонятных пометок, обведенных в кружок номеров глав и страниц.
Где мог отец взять первое издание романа? И что это за странные дописки? Что обозначают эти цифры? Эти главы? Столько вопросов и ни одного ответа на них!
Я старалась найти хоть какую-то зацепку, хоть какой-то ключ к этому ребусу, но просто в растерянности перечитывала страницу за страницей.
А, самое главное, читая, я все отчетливее и отчетливее осознавала, что меня терзает то же чувство неудовлетворенности, то же стремление к чему-то неизведанному и та же всепоглощающая тоска по потерянному ранее или еще не свершившемуся, что и героев этого удивительного романа, недооцененного современниками, а сейчас и вовсе забытого. В голове кружились и повторялись фразы за фразами из книги, как слова известной и до боли знакомой песни и не давали покоя. Они отложились в памяти еще с тех теплых вечеров с отцом, когда он повторял и повторял: «…птица пела об этом: Аэлита, Аэлита… Но была ли она? Или только пригрезилась? Нет!»
Я дочитала до конца и слезы крупными горошинами катились из глаз, а перед глазами стоял образ отца и единственный вопрос терзал меня «Что же искал он в этой книге?»
***
Прошел день, солнце клонилось к закату, буквы сливались и расползались по пожелтевшим страницам, становилось темно, а оторваться от книги, чтобы включить свет, у меня не хватало ни сил, ни желания. И теперь, как бы я ни старалась, разглядеть пометки, сделанные карандашом, никак не получалось. В конце книги их было особенно много. А в самом низу последней страницы, теперь уже наполовину стертыми буквами, был накарябан адрес, во всяком случае, мне показалось, что это был именно адрес, но он с трудом читался не только в полумраке, но даже если бы я зажгла свет.
Я упала на кровать, закрыла глаза и забылась.
На следующий день, в шесть часов вечера, я побежала на аллею Ветеранов,