Охота на волков. Егор Владимирович Самойлик

ветер теребил худые берёзовые ветви, и те играли тонкой неровной сетью теней на шершавой поверхности дощатого кухонного стола. Здесь же, за столом, сидел Егоров. В задумчивом молчании он пил уже вторую кружку смородинового чая. Настя подала ему к чаю тарелку черничного варенья, но Егоров оставил её без внимания. Хозяин дома был мрачен. Мрачным казался и сам дом. Будто вселенская тревога поселилась в нём, пробралась в каждый угол, в каждую щель. Дурные мысли пожирали Егорова изнутри. Он не сводил тяжёлого взгляда от окна, но был настолько погружен в свои думы, что вместо, набиравшего цвет, заката и беспокойных берёзовых ветвей видел лишь пустоту. Он боялся заговорить с женой, потому что знал, что любой разговор непременно вернёт их к больной теме надвигающегося дня. И тогда супруга вновь запричитает, заплачет, а Егоров, чувствуя за собой вину, будет извиняться, успокаивать, ублажать.

      Настя возилась возле мужа. Одев кухонный передник, повязав голову белым льняным платком, она то мыла посуду, то протирала стол, то подметала пол. Волнение, царившее внутри её, не давало покоя ни рукам, ни ногам.

      – Всё думаю, что тебе с собой дать, – вдруг озадачилась она, приложив ладонь к щеке и озираясь по сторонам, – Думала куропатку потушить, да лука нет. И картошки немного осталось совсем. Надо было всё ж в те выходные в Восмусе отовариться. Да кто знал…

      Она украдкой взглянула на мужа. Тот сидел молча, сильно сгорбившись своей массивной фигурой.

      – А может хоть пару картофелин отварить тебе? Всё же не много-то её есть, – сказала она, помолчала, и вновь сокрушенно покачала головой: – Лучше б, конечно, потушить. Лука нет. Без лука ни как.

      Егоров продолжал молчать. Он взглянул на настенные часы и с досадой отметил, что времени было почти одиннадцать, а значит, спать ему оставалось не многим более четырёх часов.

      – Да не надо ни чего мне, – пробурчал Егоров, – Паёк на меня возьмут, будет, чем прокормиться. Для себя и дочки оставь.

      Но Настя, будто не слыша мужа, полезла под скамью, стоящую возле стены и вытащила оттуда корзину, где обычно хранился лук и морковь.

      – А Смирнов твой не спит? Может у него есть?

      – Иди спать, Настя! Час поздний! – сухо произнёс Егоров, поднося к губам полупустую кружку, – Не надо ни чего мне, сказал же…

      – Успею поспать! Ещё надо веранду промести! – пропела она в ответ, да так звонко и беззаботно, будто не волновалась за мужа, не кляла предстоящее утро, – А ты бы шёл, Васенька! Тебе вставать рано, силы нужны!

      Услышав слова супруги про предстоящий день, Егоров ещё больше сгорбился, точно пытаясь защититься всем телом от надвигающейся бури женских слёз и несправедливых обвинений.

      – Покурю и пойду, – ответил Егоров, потянувшись рукой к металлической банке с махоркой, что стояла на столе у самой стены, рядом с большой стеклянной пепельницей.

      – Куришь много сегодня, Васенька! – также звонко и совершенно без упрека заметила Настя. – Волнуешься?

      Егоров и на этот раз промолчал. Под банкой с махоркой лежала