Другая тетрадь хранила философские заметки Александра. Он заерзал в кресле и с жадностью стал ее перелистывать. Водоворот записанных мыслей обрушился на него. «Мне кажется, я попал в грандиозный дурдом, где каждый не на своем месте, – прочел он. – Появился новый вид человека – «человек безумный», как окрестил его я. И этот человек еще не до конца явил себя, не прошел все стадии своего развития. Но близко, близко…» Перелистнув, Александр буквально проглотил глазами еще одну запись: «Есть два типа человека. Первый тип стоит на принципах свободы, творчества, индивидуализма. Эти люди тяготеют к развитию, к созиданию. Высшее, Подлинное, Прекрасное, Идеал – это все их ориентиры. Второй тип охватывает большую часть человечества. Это люди, любящие свободу только на словах, но не на деле. Им уютно в рабстве. Они глупы, но имитируют ум. Грязь они называют творчеством. Им хорошо в стаде, хоть они и трубят о «неповторимой личности» на каждом шагу. Исторически первый тип всегда терпел претиснения. Не только потому, что он не имел таких возможностей и ресурсов, как второй тип, – основная причина состояла в моральном принципе: не протився злу насилием. Я до сих пор сомневаюсь, правильно ли это. Насилие мне глубоко противно. Но, возможно, стоит отказаться от этого принципа? Не знаю, не знаю! Но если не отказаться, то как тогда победить в эволюционной борьбе? Второй тип укореняется в своем безумии, и скоро все будет разрушено, если его не остановить! Как быть, как быть?..»
Александр опустил философский дневник на колени и задумался: «А тот человек, который спит в соседней комнате – Виктор, к какому типу он относится? Кажется, он умеет слушать. Да, он явно не отличается высокими познаниями, но не является глупым. Чувствую, что он – свой, и займет нашу позицию в этой эволюционной борьбе».
Александр поднялся, вложил тетрадь в сумку для книг, повесил ее через плечо и вернулся к Виктору. Он сел в кресло, прижал к груди сумку и уснул.
3
Сон – это подлинный мир. А настоящий мир – это сон.
Мир взрослых – это мир извращенных и искалеченных детских мечтаний.
– Будь осторожен, Коровьев. Они где-то рядом, – услышал он внутренний голос.
– Да-да, я знаю, – мысленно ответил Коровьев, оглядываясь. – Я – сама бдительность, не беспокойся.
– Мельчайшая ошибка – и гибель.
– Все будет хорошо.
– Слышишь голоса? Проверь, кто это.
– Иду, уже иду.
Коровьев ступал почти бесшумно, напряженный, как горожанин, который поздно ночью возвращается домой через криминальный район. Но только путь его лежал по травянистому берегу. Он услышал голоса и спрятался в кустах. Осторожно выглянув, Коровеьв увидел большой палаточный лагерь, выстроенный вокруг шатра с изображением распятия. Люди, оглушенные, потерянные, беспомощные, слонялись по лагерю. Одни искали взглядом поддержки, другие смотрели недоверчиво и враждебно, третьи – со страхом, готовые на все, лишь бы избежать худшего,