Умирающий волшебник внутри меня. Призрак Алекс Робин

в больнице. Но спустя некоторое время всё изменилось. Дети стали подшучивать надо мной подобно тому, как смеются над умственно отсталыми или с физическими отклонениями детьми. Не знаю, что в этом всём находят смешное, но мне было жутко неприятно. И больше всего мне было неприятно слышать это от Дакоты. Тем не менее, я привлекла к себе внимание окружающих. Они стали интересоваться не только моим кашлем, но и моей жизнью. На уроках я старалась кашлять меньше обычного, сидеть на самой последней парте, да и не выходить из кабинета на перемене. Но всегда так бывает: чем дальше стараешься держаться ото всех, тем больше на тебя обращают внимание. Дакота многое разбалтывала про меня, даже неправду. Отныне я стала самым настоящим изгоем класса. Поверив своему вранью и окружающей ненавистью, ко мне она начала относиться как к отшельнику. Хотя я и не отрицала того, что у них могла возникнуть причина ненавидеть меня, но эта причина была для меня неизвестна. Как бы то ни было, Дакоте всегда нравилось унижать других, но почему? Неужели это действительно ей помогает?..

      От этого мне стало очень грустно. Мне всегда грустно, но, когда я думаю о своём прошлом, мне приходится бороться с паническими атаками. А так как я думаю о своём прошлом постоянно, бороться с ними мне приходится едва не каждую секунду. Я схватила себя за горло и тихо произнесла:

      – Это же всего лишь кашель!.. Жалкий, никчемный…кашель…

      Завтра я уже должна буду приехать в эту деревню… Но я ни о чём не жалела. Напротив, впервые за долгое время я была взволнованной. Я очень редко выезжала за пределы своего города. Что же ждёт меня впереди?

      – Проснись уже.

      Я проснулась от того, что бабушка толкала меня в бок. Мы все еще ехали в поезде, но скоро должны были подъехать к станции.

      – Уже проснулась, отойди… – бросила я, поднимаясь на ноги.

      Голова почти перестала кружиться, но все равно укачивало.

      Пока бабушка убирала наши постели, я нашла в сумке таблетки, налила в кружку воду и запила их. Это было моей самой нелюбимой частью – принимать таблетки. Они были не то кислые, не то сильно порошковые… Впрочем, их вкус описать было сложно.

      Когда мы выходили из купе и проходили к выходу из вагона, по пути нам попались мамаша и её сынок, у которого появился насморк. Мамаша обняла своего сынишку, будто бы он умирает. К ним подошла пожилая женщина, видно, его бабушка, и она сказала ему:

      – Бедный малыш, у тебя насморк? Ой, бедный ребенок…

      Даже если бы меня не мутило, после таких слов меня бы все равно начало тошнить. Да уж, бедный ребенок, видите ли, насморк… Я оглянулась на малыша, а он на меня. Я вглядывалась в него, как и в остальных: как на врага, но его это не испугало. Он просто смотрел на меня, открывши рот. Неужели этот взгляд кажется ему нормальным? С каких пор ненависть стала нормальной?

      Наконец мы ушли от них и стали ждать, пока остановится поезд и проводник откроет нам дверь из вагона.

      Когда мы вышли с поезда с пяти большими сумками, мы стали искать такси. Пока бабушка суетилась, вспоминая знакомый