Мы вошли в большую комнату, больше чем моя в квартире, но меньше, чем школьный класс. Дверей у нее было две: одна – на улицу, а другая – в углу комнаты. И она вела в такую кабинку, как у машиниста в метро, а там из кабинки была еще третья дверь – в коридор! Вместо стен у комнаты были большие окна с трех сторон. А с четвертой стороны было настоящее окно, на улицу, и я знаю, там мама стояла, но кто-то между двух стекол повесил белую шторку, и ее нельзя было отдернуть, и улицы не было видно, только кусочек серого неба.
«Ну, устраивайся, белье постелено. Что тебе там мама дала, пакет открой? Зубную щетку вот сюда положи, расчески – на тумбочку. И тапочки надевай», – это мне эта тётенька говорила. В комнате стояли две кровати, обе застеленные, и тумбочка белая между ними, и столик. Тётенька сказала: «Ну устраивайся. Скоро врач придет». И ушла! Я совсем одна осталась. Совсем-совсем.
Тут в окно стук раздался. Я ничего не видела из-за шторки, но там мама стучала. «Доченька, не волнуйся. Мы завтра приедем к тебе, привезем еще игрушек и книг почитать, а ты сейчас разденься, ложись спать и жди доктора». Я разревелась. Мама продолжала стоять там: «Ты не плачь. Скоро мы тебя домой заберем. Это ненадолго, одна-две ночи. Завтра я к тебе приеду». Она еще стояла, и ждала, пока я плакать перестану. А когда я перестала, спросила, можно ли ей домой ехать. И я сказала, что да.
Но когда она уехала, я села на кровать и опять стала плакать.
Тут как раз пришла врач, зашла через ту дверь, которая была в кабинке машиниста, а с ней еще ее помощница. У врача была трубочка-стетоскоп, маска на лице, как моя бабушка носит, когда у нас дома кто-то болеет, и папка, где она что-то писала. Врач была очень красивая – кудрявые белые волосы в хвосте и добрые карие глаза за очками. И голос у нее был добрый. Мне сразу веселее стало. Она спросила, что у меня болит, пощупала живот, и сказала: «Вылечим скоро, и домой поедешь», – и что-то записала в своей папке. А потом вдруг сказала той второй, помощнице своей: «Сегодня без ужина. Только чай». А та довольно ответила: «Хорошо», как будто обрадовалась, что можно кого-то помучить голодом.
**
Начался вечер. Свет в боксе был тусклый, вместо люстр – плафоны, как в школе, от них становилось грустно. В школе мне нравится, и в музыкалке тоже. Когда я заболела, я ходила на фортепиано и была в новом полосатом платье с поясом, импортном, таком красивом… Мне не хотелось спать, и очень-очень хотелось есть и живот заболел снова. Я стала ходить из стороны в сторону и смотреть, что же есть в комнате. Там был сбоку в углу бокса унитаз, умывальник с мылом и ванная, немного ржавая. А через окно, которое вместо стены, видно чуть-чуть туалет в соседней комнате, а дальше сама комната, как у меня.
Я хотела уже уйти на кровать, но вдруг услышала, как кто-то стучит в стекло из той комнаты соседней. Я увидела там мальчика, чуть постарше меня, может, класса из четвертого. Его было очень плохо слышно, только «бубубу». Я показала себе