– Вы далеки от революций. Но честно ли перед самой казнью убеждать политического узника, что смерть его напрасна?
– Ничтожная часть радикалов считает вас политическим, – возразил Ландо. – Сторонников ваших было бы еще меньше, не случись Кровавого воскресенья. Аристократию вы раздражаете.
– Боевым эсерам сочувствуют Горький и Андреева, – защищался Каляев. – Я уж не говорю о Гиппиус и Мережковском.
– Не надо! Вы еще Шаляпина назовите. Мали ли чем увлекается интеллигенция? Для нее и жизнь сплошной сюжет. Образованные круги России считают вас уголовником.
Каляев развел руками.
– Вы убиваете меня прежде казни. Все равно ничего не изменишь. К чему ваши слова? Ступайте. Мне нужно теперь одному побыть. – Он посмотрел впереди себя безумно. – Впрочем, вы, скорее всего, мне мерещитесь. Поэтому не имеете значения. Глупо же говорить приведению «уходи»?
Максиму показалось, что он-то как раз и скажет. Еще немного, и станет призывать на помощь всех святых, крест под нос сунет. Но если честно, Каляеву хотелось только одного: чтобы поскорее закончилось дело с повешением.
– Иван Платонович, – осторожно сказал гость, – а что, если с гибелью вашей ничего для вас не кончается? А только начинается?
Террорист кивнул насмешливо.
– В газеты норовите угодить? Deus ex machina? Забавно, сударь мой! Спасибо, развеяли немного. У вас своя машина, а у меня своя, и, боюсь, ее уже не остановить.
– Напрасно мне вас хвалили, – сказал Максим. – Вы, очевидно, кроме динамита и револьверов ничего не видели. Поймите же, наконец! Нет жизни, и нет смерти. Есть только условия пребывания сущности в пространстве! Поэтому вам нечего бояться.
– Я не боюсь. В штаны еще не наделал.
Ландо прищурился.
– Мало ли? Наделаете после веревки! Так что не лгите. Все боятся. Но у вас есть уникальный шанс взглянуть на собственную казнь… со стороны.
Приговоренный облизал губы и наморщил лоб.
– Ну, хватит. Глупая шутка. Скоро за мной должны прийти.
– Вот именно. – Максим достал матово-золотой, на цепочке и довольно массивный, кулон, напоминающий хронометр. – Наденьте это на шею, и мы перенесемся в другое время, безопасное.
Каляев побледнел.
– Серьезно? И куда же мы поедем?
– Недалеко. Месяца на три назад.
– Значит, за три месяца до акции против великого князя? Кровопийца не будет убит?! – Каляев вытаращил и без того навыкате глаза.
– Будет! Бомбу в князя метнете именно вы. Это событие никто не отменит, оно слишком серьезно!
Несмотря на сырость и прохладу, по лицу Каляева катил пот. Он то садился на край койки, то снова вскакивал.
За кованой дверью раздались шаги, лязгнул глазок, послышались голоса:
– С кем он, сука, разговаривает?
– Сам с собой. Сбрендил, наверное.
– А ты бы не сбрендил перед веревкой?
– Ох, ох!..
Шаги удалились, голоса стихли.
– Решайтесь,